свидетелей. Вы ведь не совершили ничего дурного, не так ли? 
Последнюю фразу он произнес с нажимом и выжидательно посмотрел на Анну, прищурившись сквозь очки. Она ответила ему холодным взглядом прозрачных глаз.
 — Мы и в прошлый раз не совершили ничего дурного, — напомнила она. — Всего лишь ехали в аптеку за лекарствами, однако вы все равно едва нас не оштрафовали.
 — Но все-таки, не оштрафовал, мадам Польянска, — возразил Лансак. — Хотя формально имел на это право.
 — Давайте перейдем к делу, — перебил Норов.
 — Конечно, — кивнул Лансак.
 — Можно я продолжу работу? — спросила Лиз. — Вам всем, наверное, лучше перебраться на кухню или в кабинет месье Поля, чтобы я вас не беспокоила. Я собираюсь включить пылесос…
 — Пойдемте на кухню, — пригласил Норов. Ему не хотелось видеть в своем кабинете жандармов.
 — Как скажете, месье Норов, — кивнул Лансак.
 ***
 После обеда жена Дорошенко повела обеих Ольг показывать высаженные ею цветы, она обожала садовничать и огородничать. Мужчины остались одни на веранде.
 — А вас не тянет заняться политикой непосредственно? — поинтересовался у Олега Норов. — Чувствуется, она вас сильно занимает.
 — Вообще-то я депутат районного совета, — признался тот с негромким, виновато-застенчивым смешком, очень ему шедшим. — Серьезным уровнем, это, конечно, не назовешь, но все-таки…
 — От какой партии?
 — Я — демократ, но шел как независимый.
 Норов понимающе кивнул. После невыполненных обещаний и реформ, разоривших население, демократы в народе утратили свою прежнюю популярность, и то, что Олег не афишировал на выборах свою партийную принадлежность, свидетельствовало об его умении трезво оценить ситуацию.
 — Собираетесь идти дальше?
 Олег посмотрел ему в лицо своими грустными карими глазами.
 — Хочу принять участие в следующих выборах, — серьезно подтвердил он.
 — В область, в город? Или уж сразу в Государственную думу?
 — В город… — он на секунду заколебался и повторил уже тверже: — В город, да.
 Норову захотелось его подбодрить.
 — Думаю, вас выберут, тем более что времени подготовиться у вас достаточно, ведь следующие городские выборы только через три года.
 — Я имел в виду выборы будущего года…
 — А какие у нас выборы в следующем году? — удивился Норов.
 — Мэра, Павел Александрович, — подсказал Дорошенко.
 — Мэра? — переспросил Норов и уставился на Олежку. — Вы хотите избираться мэром?
 — Ну… вообще-то, да… — смущенно улыбнулся он. — Такие планы у меня имеются.
 — Вы считаете, что у вас есть шансы?
 Вопрос был слишком прямым, даже бестактным; Норов все еще не мог поверить.
 — Ну… как вам сказать… Мне кажется, есть… пусть и немного…
 Норов перевел взгляд на Дорошенко, ожидая от него разъяснений, но тот только развел руками, словно снимая с себя всякую ответственность.
 ***
 — Прошу, — сухо сказал Норов Лансаку, указывая в сторону кухни и пропуская его вперед.
 Прежде чем пройти, Лансак окинул вопросительным взглядом Гаврюшкина.
 — Ваш друг, месье Норов?
 — Я бы не сказал.
 — Тогда что этот месье здесь делает?
 — Заехал в гости.
 Гаврюшкин, напряженно прислушивавшийся к их разговору, догадался, что спрашивают про него.
 — Че он хрюкает? — подозрительно поинтересовался он у Норова.
 — Спрашивает, не друг ли ты мне?
 Гаврюшкин даже выпрямился от возмущения.
 — Ноу! — решительно заявил он Лансаку и для убедительности помотал головой. — На х. й мне такой друг?! Ай эм хасбанд.
 Он постучал себя по груди, затем показал на Анну.
 — Pardon? — озадаченно проговорил Лансак. — Vouz voulez dire “un epoux”? Ou non? (Вы сказали «муж»? Верно?)
 Лиз вновь напряженно сощурилась, как делают французы, когда не понимают иностранцев.
 — Хасбанд зет вуман, — пояснил Гаврюшкин и вновь ткнул пальцем в сторону Анны. — Нор, переведи им.
 — Ты и так неплохо справляешься, — с досадой ответил Норов.
 — Позвольте ваши документы, — обратился Лансак к Гаврюшкину. — Паспорт, — это слово он старательно произнес по-английски.
 Гаврюшкин заколебался.
 — Нор, скажи им, что у меня нет с собой документов, — сказал он.
 — Тогда тебя загребут для выяснения личности.
 — Блин! Ин зе кар, — сказал Лансаку Гаврюшкин, показывая за окно на улицу. — Паспорт ин зе кар.
 — Так это ваш черный «Мерседес»? — спросил Лансак по-французски.
 Про «Мерседес» Гаврюшкин понял.
 — Майн, — подтвердил он, кивая. — Майн кар. «Мерседес».
 — Надо тебе было все-таки залезть на дерево, — вполголоса заметил Норов. — Каркать у тебя лучше получается, чем говорить.
 — Вы крайне неудачно его запарковали, — продолжал Лансак, обращаясь к Гаврюшкину. — Его очень трудно объехать. Лучше его переставить. Переведите ему, месье Норов, будьте любезны. И попросите месье принести документы.
 Норов перевел. Гаврюшкин ругнулся:
 — Блин, Нор, все из-за тебя!
 — Извини. Зря ты откликнулся на мое приглашение и приехал сюда.
 Сердитый Гаврюшкин направился к выходу. Лансак выразительно посмотрел на долговязого Мишеля, и тот поспешил за Гаврюшкиным. Вероятно, Лансак опасался, что Гаврюшкин сбежит, а чернявого Виктора предпочитал держать при себе.
 ***
 — Значит, вы хотите стать мэром Саратова, — с сомнением покачал головой Норов. — Что ж, это по-русски, по-бонапартовски.
 — Любить, так уж королеву! — с усмешкой поддакнул Дорошенко.
 Норов покосился на женщин, в отдалении присевших у грядки с огурцами. На королеву толстая жена Дорошенко не походила.
 — Ну какой из меня Бонапарт! — смутился Олег. — Кстати, моя фамилия Осинкин.
 — Тоже воинственно.
 Дорошенко засмеялся. Олег не обиделся.
 — Я отдаю себе отчет в том, что кампания будет трудной, но я не боюсь.
 — Верю.
 — Почему вы так скептически улыбаетесь?
 — Думаю, вы не боитесь, потому что вас не били по-настоящему.
 — Павел Александрович, — примирительно вмешался Дорошенко. — Но ведь совсем не обязательно лезть в драку. Разве нельзя организовать кампанию мирно, в доброжелательном ключе? Мне кажется, люди устали от войн, от этой грязи, которую видят по телевизору, на страницах газет. Везде одно и то же: тот вор, а этот — еще хуже. Бандиты, убийства, коррупция… сколько можно?! Хочется чего-то спокойного, положительного.
 Норов нахмурился. Он знал в Дорошенко это обывательское желание отсидеться в кустах в минуту опасности. Оно его раздражало.
 — Футбола, например? — саркастически осведомился Норов. — Притомился от сражений, да, Сережа? Ведь ты так много воевал! Раны болят?
 — Да я не в этом смысле, Павел Александрович… — поспешно принялся оправдываться Дорошенко.
 — Сколько, по-вашему, будет стоить кампания в мэры? — не слушая его, спросил Норов у Осинкина.
 — Ну… — замялся тот. — Не могу в данную минуту ответить точно. Миллиона три долларов?
 — Миллионов десять, — поправил Норов.
 — Так много? — недоверчиво переспросил Осинкин.
 — Это — если Сережа ничего не украдет.
 — Пал Саныч! — с укором воскликнул Дорошенко. — Разве я ворую?!
 — Прошу прощения, хотел сказать, «не завысит смету».
 — Десять миллионов! — ошеломленно повторил Осинкин. — Я, конечно, не могу не доверять вашей оценке, но мне она представляется несколько… чересчур…
 — У нынешнего мэра — в руках весь административный ресурс плюс избирком, — пояснил Норов. — Чтобы получить доступ к прессе и развернуть агитацию, вам придется тратить в три