— Метро, что ли?

— Ну, можно сказать, метро… Глафира помогает женщинам, которых преследуют бывшие мужья или сожители. Помогает им скрыться от преследователя, начать новую жизнь, найти работу… так что — у тебя такая же история?

— Ну, не совсем такая… хотя, пожалуй, что-то общее есть…

Я вспомнила Артема, вспомнила его красное от гнева лицо, злобный голос, и подумала, что мое положение не сильно отличается от того, о чем говорила старуха.

— Но меня Глафира отправила к вам, чтобы отделаться от преследователей.

— Ну да — я же и говорю, пассажирка… Пожалуй, прежде чем продолжить путешествие, тебе не помешает чашка хорошего, настоящего чая.

Она подошла к столику в углу магазина, включила вполне современный электрический чайник, достала две чашки красивого тонкого фарфора.

— А вы, значит, Пиковая дама, или Графиня… — проговорила я, чтобы сменить тему разговора. — А вы настоящая графиня?

— Ну, настоящей аристократии сейчас не осталось, но моя бабушка действительно была графиней. А та старая графиня, которая описана в «Пиковой даме» — моя прапрапрабабка.

— Что, действительно?

— Ну, по крайней мере, такая легенда ходила в нашей семье. Ее звали Наталья Петровна Голицына.

— Здорово!

Я почувствовала, что старуха сейчас увлечется своей семейной историей, и снова сменила тему:

— Какой у вас необычный магазин! Только трости и зонты… откуда у вас такой нестандартный интерес?

— Ну да, я нашла такую нишу. Отчасти это связано вот с ним… — Она показала в темный угол магазина.

Там на стене висел портрет в массивной резной раме, который я сначала не заметила.

Этот портрет был плохо освещен, и сначала я разглядела только выступающие из вкрадчивой темноты яркие, внимательные, пронзительные глаза.

Но Графиня щелкнула кнопкой, и рядом с портретом вспыхнула лампа, осветившая его.

Теперь я разглядела властное, энергичное лицо пожилого мужчины. Глубокие складки разбегались от крыльев хищного носа, морщины на лбу складывались в букву «Ш»…

Я вспомнила это лицо.

Я уже видела его — тоже на портрете — в той тайной квартире, где пряталась Алена.

А еще раньше я видела этого мужчину во сне… он являлся мне несколько раз, смотрел на меня властным, пронзительным взглядом, казалось, он видит меня насквозь, читает все мои мысли, все мои чаяния и надежды…

Снова я почувствовала себя мухой, попавшей в липкую паутину, — и с большим трудом сбросила это ощущение, и снова пригляделась к портрету…

Как и на том, прежнем портрете, пожилой мужчина был облачен в темно-фиолетовую мантию, складки которой были тщательно, мастерски выписаны.

А еще…

Еще на этом портрете были видны руки мужчины.

Эти руки, тяжелые, покрытые выступающими венами, лежали на серебряной рукояти посоха.

Эта рукоять была выписана особенно тщательно, мастерски — и она представляла собой двух грызущихся между собой свирепых фантастических зверей…

— Я вижу, тебя очень заинтересовал этот портрет! — прокаркала Пиковая дама.

— Да, а кто это?

— Это… это епископ Гровениус; по семейной легенде, он тоже был нашим предком. Но это было давно, очень давно. В тринадцатом или четырнадцатом веке…

— Я смотрю, у него тоже необычная трость!

— Совершенно верно…

Графиня уставилась перед собой долгим немигающим взглядом, как будто рассматривала что-то, видимое только ей. После небольшой паузы она задумчиво продолжила:

— Это действительно необычная трость. С ней связана старинная семейная легенда…

Я ожидала продолжения, поскольку старик на портрете меня очень интересовал, но Графиня провела рукой по глазам, как будто сбросила наваждение, и произнесла совсем другим тоном:

— Я ведь обещала тебе чаю, а сама переключилась на семейные предания! А тебе непременно нужно поддержать силы, да и чай тем временем уже заварился…

Она разлила по чашкам крепкий темно-красный чай, придвинула мне одну чашку и достала из выдвижного ящика вазочку с необычным печеньем черного цвета.

— Угощайся! Это тоже наш старинный семейный рецепт — бургундское маковое печенье…

— Бургундское? — переспросила я удивленно.

— Ну да… ведь этот наш предок, — Графиня показала на портрет старика в лиловом, — он жил в Бургундии и принадлежал к древнему бургундскому роду… но ты попробуй, попробуй!

Я сделала глоток чая, затем осторожно взяла одно печенье, разломила и положила в рот кусочек.

Оно было аппетитно хрустящее и в то же время такое нежное, что просто растаяло во рту. А самое главное — у него был удивительный, необычный аромат, пробудивший во мне какие-то неясные детские воспоминания…

Вот я лежу на кровати, и кто-то заботливо подкладывает подушку мне под спину и поднимает меня, помогая сесть, и ласковый голос приговаривает:

— Ничего, ничего, все скоро пройдет, а вот попей-ка чайку тепленького…

И я послушно глотаю теплый душистый напиток, пахнущий мятой и еще чем-то, а потом мягкая рука гладит меня по голове, и тот же ласковый голос продолжает говорить что-то про то, что скоро весна, и что уйдут метели, и не будет ветер завывать под окнами, и будет солнышко светить, и мы пойдем гулять и увидим голубое небо… Под этот ласковый бабушкин голос я засыпаю.

Сквозь дымку воспоминаний ко мне пробился другой голос, скрипучий и колючий, — голос Пиковой дамы:

— Но я обещала рассказать тебе про посох епископа Гровениуса. Про посох, на который ты обратила внимание. Собственно, речь идет не о самом посохе, а о его рукояти… Эта рукоять древняя, очень древняя! Епископ нашел ее, разбирая сундук с церковной утварью в небольшой церкви, разрушенной пожаром. Настоятель той церкви сказал ему, что эта рукоять когда-то принадлежала святому Эвлалию, некоему бургундскому монаху, пострадавшему за веру в пятом веке от Рождества Христова…

— Святому Эвлалию? — переспросила я. Это имя было мне определенно знакомо…

— Да, Эвлалию. — Пиковая дама утвердительно кивнула и продолжила свой рассказ: — Епископ проникся важностью этой реликвии, тем более что он вел свой род именно от святого Эвлалия, и велел сделать из нее рукоять своего посоха, символа епископской власти.

Опять же, по легенде, эта рукоять творила самые настоящие чудеса и приносила епископу удачу во всех его делах.

И не только удачу…

В то время, когда жил епископ Гровениус, возникло еретическое течение иконоборцев.

Сторонники этого течения считали, что иконы греховны, что нельзя изображать святых. Они врывались в церкви, разбивали иконы. Под эту марку многие церкви были просто ограблены.

Это было мрачное время…

Много людей погибло, много старинных церквей было разрушено. Я уж не говорю о том, как много было уничтожено старинных, бесценных икон…

И вот когда очередная шайка напала на церковь, где служил Гровениус, он сумел изгнать иконоборцев и спасти саму церковь и чудотворную икону святого Эвлалия, которая там находилась.

При этом ему помог тот самый посох.

Многие посчитали это чудом.

Однако