– В честь озера?

– Нет. В честь камня. Мы родились двадцать четвертого февраля, брат на одиннадцать минут раньше меня. Мама решила дать нам имена в честь камней-хранителей месяца. Она помнила всю эту ерунду наизусть. Яшма – это камень февраля в тибетской и индийской традиции. А меня назвали Аметист. Камень февраля в еврейской и польской традиции. Мама заказала нам специальные браслеты с этими камнями и настаивала, чтобы мы их никогда не снимали.

– Аметист?

– Не смейся. Папа с трудом это проглотил, но все с детства звали меня просто Эми. Когда я достигла совершеннолетия, то официально сменила имя.

– Твоя мама вообще была эксцентричной особой.

– Не то слово. Понимаешь… у них с папой вначале был просто летний роман. Он был начинающим бизнесменом, только взявшим бразды правления в фирме своего отца. А она девчонкой из нью-гемпширской глуши. Отец никогда ей не давал никаких обещаний, так он утверждал, во всяком случае. Но однажды мама просто взяла и приехала сама к нему в Бостон! Собрала чемодан, добиралась на попутках и объявилась в один прекрасный день на пороге его квартиры.

– Она была…

– Нет, она не была тогда беременна. Просто ей надоело ждать, пока он соберется снова на выходные в Джаспер-Лейк. А, может, ей вообще осточертел Джаспер-Лейк. В общем, мама как-то ворвалась в его квартиру и… осталась. И отец тогда решил, что она именно та женщина, которая ему нужна. Смелая и решительная. Он всегда восхищался смелыми и решительными людьми. Вот только он не догадывался, что это не свойство характера, а признак болезни.

Я задержал дыхание, ожидая продолжения.

– На маму иногда накатывало такое возбуждение, что она чувствовала, что способна на все. Даже ходила, немного пританцовывая. Но потом стало понятно, что в таком состоянии она почти себя не контролировала, была способна на любое безумство. К тому же она была дико суеверна. Верила в амулеты, в заговоры, в предзнаменования. Любая эзотерическая чушь, вычитанная в газете или услышанная на улице, тут же оседала у нее в голове. Она тратила кучу денег на разных гадалок и медиумов, но быстро в них разочаровывалась. Поначалу это опять же было мило, но потом приобрело истерический характер. Маме повсюду стали мерещиться заговоры, она постоянно видела знаки, что какие-то высшие силы стремятся навредить ей и детям… Прежде чем выйти из дома, она должна была совершить массу ритуалов. Хуже всего стало, когда она начала слышать голоса…

– Какой ужас.

– Долгое время мы с Джаспером думали, что все это просто забавная игра, а отец предпочитал не обращать внимания на закидоны матери, уйдя с головой в свой бизнес. Потом отец неожиданно решил отослать нас с братом в школы-пансионы, а когда мы вернулись домой на каникулы, мамы уже не было.

– Что с ней произошло?

– Он отправил ее в лечебницу. Папа так решал проблемы, жестко и решительно, ты знаешь. Мама вернулась через полтора года, притихшая и какая-то заторможенная. Пожила с нами еще года два, но потом ее видения вернулись, и она снова начала заговариваться, нести всякую чушь о бриллианте, который они потеряла, заставляла нас искать этот бриллиант по всему дому. Мы уже стали постарше и понимали, что мама не здорова. В конце концов отец снова отослал ее в клинику. Теперь уже навсегда.

– И там она умерла?

– Что? Почему ты так решил? Мама до сих пор жива. Физически она чувствует себя прекрасно, я навещала ее около года назад.

***

Я смотрел на жену в состоянии некоторой прострации.

Еще минут двадцать назад я изнывал от чувства вины, поскольку, не сказав ей, отправился в поселок художников в компании бывшей жены. Но Эми далеко обошла меня в искусстве умалчивания. Да что там, она была настоящим асом.

Все говорили о ее матери в прошедшем времени, о ней не было упомянуто ни слова во время чтения завещания, и я пребывал в уверенности, что миссис Коэн мирно скончалась много лет назад. И опять же мой супруге даже не пришло в голову за все пять лет брака сказать что-то вроде: «Милый, поедем навестим твою тещу в дурдоме».

– Но зачем тебе это надо? – искренне удивилась Эми, услышав мои упреки. – Мама уже давно утратила связь с реальностью. Она живет в своем мире, даже не осознала, что ее муж умер. Да и мне нет особого смысла ее навещать, в этом санатории о ней прекрасно заботятся, я уже сказала, физически она совершенно здорова и может прожить еще много лет. Меня она почти не узнает, каждый раз считает кем-то другим. Последний раз я была феей, обещавшей принести ее драгоценный бриллиант. Конечно, иногда у нее случаются просветления. Тогда еще хуже – мама жалуется, что отец о ней забыл, вспоминает Джаспера, спрашивает, когда я заберу ее домой. Рыдает и умоляет не бросать ее в больнице. Врачи говорят, что это плохо сказывается на ее состоянии, к тому же очевидно, что никуда я ее не заберу. Через день или два она снова впадет в свои фантазии.

– Неужели нет никакого лечения?

– Гарантированного нет. У мамы что-то вроде шизофренического психоза в очень тяжелой форме. Между прочим, это наследственное.

Я заметил, что Эми снова уложилась ровно в три предложения.

– То есть ты и твой брат…

– Джаспер ощутил, что с ним что-то не так лет в семнадцать. Нет, он не слышал голоса, но у него тоже начались эти приступы неоправданного возбуждения, эйфории, которые вдруг сменялись паникой и паранойей. Все это усугубилось в колледже. Скорее всего в одном из таких состояний он и совершил самоубийство. Теперь ты понимаешь, почему я не хочу иметь детей?

Эми спокойно смотрела мне прямо в глаза. Вытерла губы салфеткой.

Мне нужно было что-то сказать, что я не мог найти нужных слов. «Мы можем усыновить ребенка», – пришло мне в голову, но к этому моменту жена уже ушла из столовой.

Усыновление – это выход, продолжал я размышлять, но какой в этом смысл? Как мы можем быть уверены, что ребенок от неизвестных родителей совершенно здоров, а не страдает еще более дурной наследственностью.

А сама Эми, неожиданно подумал я. Конечно, она выглядит здоровой и за все пять лет брака я ни разу не заподозрил у нее признаки шизофрении или другого душевного недуга. Наоборот – она слишком нормальна. Слишком