Последнюю фразу Лиз почти выкрикнула. Потом прервалась и жадно допила воду.

— Еще? — спросил Норов.

Она благодарно кивнула.

— Может быть, вина?

— Нет, воды.

Французы сидели бледные, ошеломленные, не произнося ни слова. Реми обнимал Шанталь за худые плечи, она прятала лицо в руках. Норов вновь сходил на кухню и вернулся с водой.

— Вы ударили ее несколько раз? — спросила мадам Гейнсбур.

Лиз кивнула в перерыве между глотками.

— Два… Кажется, два… Или три?… Я совсем потеряла голову… Попала ей вот сюда… — она поднесла руку к виску. — Сразу потекла кровь… Она упала на землю… лежала неподвижно. И на камне тоже осталась кровь… Я страшно перепугалась, бросила камень, стала звонить Даниэлю… Он ответил, но я сначала не могла говорить, слова не шли из меня, я только что-то выкрикивала… может быть, плакала… уже не помню…. Но я ведь правда не хотела!..

— Да, да, — заверила мадам Гейнсбур. — Я понимаю…

— Потом я все-таки, сумела кое-как объяснить ему, что произошло… Он спросил: «Она еще жива?». Я сказала, что не знаю. Он сказал, что нужно довершить начатое, отнести ее в дом и ударить ножом, а потом инсценировать ограбление. Но я отказалась наотрез! Я не могла там оставаться ни одной секунды! Сказала, что все сейчас брошу и уеду! Он тоже перепугался, стал убеждать меня, что если я уеду, это будет катастрофой для всех! Поймают и нас, и Жана-Франсуа! А я крикнула, что если он хочет, то может сам приехать, бить ее ножом и делать все, что считает нужным! И отключилась. Он продолжал названивать, но я не отвечала.

Норов невольно взглянул на Даниэля. Тот уже не протестовал; он сидел, свесив голову, ни на кого не глядя, и лишь изредка как-то мелко вздрагивал, будто по его телу пробегала судорога.

— У меня мутилось в голове, я с трудом соображала. Стояла над Клотильдой и не знала, что делать. Даниэль все звонил и звонил, я все-таки ответила… Он сказал, что тело надо отвезти подальше и надежно спрятать. Я спросила куда отвезти? Он сказал, в лес, в Грезинь. «В гараже есть канистра с бензином, найди ее. Отвези тело в лес, облей бензином и подожги!» — «Зачем?» — «Чтобы уничтожить улики! И обязательно прихвати камень, на нем твои отпечатки! Сотри их и выбрось камень где-нибудь!». Я, как робот, пошла в гараж, отыскала бензин, взяла коробку с такими большими спичками, чтобы разводить костер. Потом вернулась к Клотильде… подняла ее… я старалась не смотреть на ее лицо… подтащила к машине… она была ужасно тяжелой, как мешок… Даниэль сказал, чтобы я отвезла ее в лес на ее машине, а свою оставила у дома, а потом вернулась за ней пешком… Но я решила, что это займет слишком много времени и я поеду на своей. Потом сообразила, что в машине могут остаться следы крови, опять сбегала в гараж и нашла там тряпку, чтобы ее завернуть…

— Это была не тряпка, Лиз, а плед. Его подарили им с Жаном-Франсуа на свадьбу. Он плакал, рассказывая мне об этой подробности…

— Да, вы правы! Вспомнила! Действительно, это был плед! Вот видите, месье Поль! Он плакал, а у нее этот плед валялся в гараже, как обычная тряпка! Какое бессердечие!..

Она замолчала и вдруг проговорила тихо:

— Я устала. Хочу отдохнуть. Извините…

— Может быть, вы приляжете? — предложила мадам Гейнсбур. — Вот здесь, на софе? Не стесняйтесь…

Лиз нерешительно посмотрела на софу.

— Вы отвезли ее в лес, Лиз? — настойчиво спросил Норов.

— Да… я облила ее бензином из канистры и подожгла… Но дождаться, пока все закончится, не смогла… Там так сильно запахло жареным мясом!..

Она зажмурилась, ее передернуло от отвращения.

— Меня затошнило… я уехала…

— Вы не подумали, что она могла еще быть живой, когда вы ее подожгли?

Лиз посмотрела на Норова в замешательстве, и он увидел, что она не вполне в себе.

— Нет, месье Поль. Она была мертва.

— Почему вы так полагаете?

Лиз на мгновенье задумалась, затем пожала плечами.

— Иначе, когда я ее подожгла, она бы закричала. Разве нет?

***

После продажи дома, Норов, приезжая в Саратов, обычно останавливался в небольшом отеле на берегу Волги. Мать считала это блажью, пустой тратой денег и требовала, чтобы он селился у нее. Но Норов всячески уклонялся от совместного проживания, уверенный, что оно непременно закончится ссорой.

Если ему случалось проводить в родном городе больше трех дней, он брал разовый абонемент в спортивный клуб в центре города, рядом с отелем. Ездил он туда в обеденное время, когда зал пустел, — спокойней заниматься, да и сокращалась вероятность встретить кого-то из прежних знакомых.

Однажды, возясь в углу с железом, он почувствовал на себя чей-то пристальный взгляд и обернулся. Он увидел пожилого плотного сутулого сильно полысевшего мужчину лет за пятьдесят, сидевшего с гантелями на наклонной скамье. Когда их взгляды встретились, тот втянул голову в плечи, будто чего-то опасаясь. Норов узнал Дорошенко. Былые чувства разом вспыхнула в нем, он шагнул к бывшему другу, раскрывая объятия:

— Сережа! Сколько лет!.. Как я рад!..

Поняв, что бояться нечего, Дорошенко просиял и, бросив гантели, поднялся навстречу Норову.

— Павел Александрович! Дорогой!..

Сережа очень постарел, почти совсем лет облысел, сгорбился и слегка поправился. Его прежняя украинская смазливость, такая обаятельная, пожухла, и даже глаза как-то выцвели. От былого донжуана, спортивного и гибкого, мало что осталось.

— Какими судьбами, Павел Александрович?! Вот уж не знал, что ты в этот зал тоже ходишь! Как же мы раньше не встретились?

— Да я бываю здесь раза четыре в год.

— А я — аж пять раз в неделю. Стараюсь не выходить из формы. Решил малость подкачаться на старости, надоело тощим быть. Вон мой инструктор, — и он кивнул на крупного животастого парня в форме с логотипом клуба, отступившего в сторону, чтобы им не мешать.

— Я прервал твою тренировку?

— Ерунда, Паша! Тренировка — подождет, ничего страшного…

— Лучше я подожду, а то вдруг ты опять отощаешь, а я виноватым останусь. Заканчивай работу, а потом посидим в баре.

— Я быстро! Мне здесь два подхода осталось и еще одно упражнение.

***

— Как умер Жан Франсуа, Лиз? — спросил Норов.

Лицо Лиз сразу затвердело; она стиснула руки так, что пальцы побелели. Мадам Гейнсбур бросила на нее сочувственный взгляд.

— Зачем