Она сделала еще один глоток тоника, открыла телефон и пролистала расписание поездов на следующий день. На другом конце бара в кабинке сидела парочка. Их внимание переключалось с Алекс на телефон мужчины и продолжало метаться туда-сюда. Наконец Дрю Эстес увеличил изображение Александры Квинлан. Он улыбнулся своей девушке, пока они переводили взгляд с телефона на девушку в баре.

– Это она, – заявил Дрю. – Не могу поверить, но это она.

Лаверна Паркер кивнула.

– Да, черт возьми, это она. Она сняла очки и подстриглась, но посмотри на эти глаза. Их невозможно не узнать. Сколько она положила на счет?

– Миллион долларов. Я видел на компьютере у босса и помогал оформлять документы.

– Миллион баксов, – повторила Верна, презрительно глядя через весь бар. – Александра Квинлан собственной персоной. – Она улыбнулась, обнажив кривые зубы, и прошептала: – Мы знаем, кто ты.

Верна положила телефон на стол. Изображение Алекс оставалось на экране.

– Ей присудили около десяти миллионов, – продолжила она, непрерывно наблюдая за Алекс. – Убей свою семью, притворись маленькой испуганной дурочкой и свали с целым состоянием, – тут Верна снова заговорила нараспев, словно передразнивая кого-то: – Ты пыталась исчезнуть, но мы знаем, где ты.

Глава 12

Пятница, 2 октября 2015 года

Кембридж, Англия

14:15

Идея сделать карту расследования на доске пришла к Алекс после необыкновенно ясного сна о той ночи, когда была убита ее семья. С тех пор как она вырвалась из цирка своей прежней жизни в Штатах, ее сны стали настолько яркими, что Алекс начала записывать каждую деталь, которую могла вспомнить, как только просыпалась. Она купила в магазине пробковую доску размером метр на метр и повесила ее на стену в кухне, чтобы фиксировать там свои мысли. На ней должны были висеть расписания занятий и даты предстоящих экзаменов. Не говоря о фотографиях семьи и друзей. Вместо этого Алекс прикрепила к доске карточки, на которых были написаны все детали, которые она могла вспомнить о той ночи, когда была убита ее семья, и новые факты, которые она обнаружила за год поисков. Самым последним дополнением к доске стала фотография банка «Спархафен» в Цюрихе, рядом с которой была пристроена одна из банковских выписок, которые Алекс нашла на чердаке.

В левой части доски висела карточка с надписью «Противоправное вторжение в дом», сделанной красным карандашом. Эта теория, которой в настоящее время придерживалась полиция Макинтоша, была уловкой. Департаменту нужно было на кого-то свалить вину за убийства после того, как главный подозреваемый был оправдан, поэтому они остановились на версии о неудачной краже со взломом. Теория была неубедительной, плохо продуманной и уже тысячу раз доказывала свою несостоятельность. Вторжение в дом с целью ограбления предполагает кражу. Но из дома Квинланов ничего не пропало. К тому же объяснение событий от полиции Макинтоша не совпадало с тем, что знала Алекс. Она наблюдала из своей спальни за убийством брата и пряталась за часами, когда убийца вошел к ней в комнату в поисках последнего оставшегося члена семьи Квинлан. Убийца не испугался отца Алекс, как предполагали некомпетентные следователи, пытавшиеся объяснить эту сцену. Для этого ее отец должен был наткнуться на убийцу. То, что ее отца застрелили, когда он лежал в постели под одеялом и, скорее всего, крепко спал, доказывало, что официальная версия полицейского управления Макинтоша была не только невозможной, но и потрясающе дурацкой.

В центре доски находились найденные на кровати ее родителей фотографии трех женщин и изображение отпечатка пальца, снятого с окна ее спальни. В крайней правой части доски висела подробная хронология того дня. Она заключала в себе все детали, которые Алекс запомнила из почти каждой минуты того вечера, начиная с того момента, как она пришла домой из школы, и заканчивая тем, как она легла спать и как ее разбудил выстрел. Детали были дотошно подробными, включая конкретную главу учебника физики, по которой она делала домашнее задание в тот вечер: это был первый закон Ньютона, который Алекс выписала на карточку: «Всякое тело продолжает удерживаться в своем состоянии покоя или равномерного и прямолинейного движения, пока и поскольку оно не понуждается приложенными силами изменить это состояние». Это была мантра, которую она повторяла у себя в голове в разные моменты на протяжении последних двух лет. Доска висела на кухне, рядом с тем местом, где Алекс каждый день вешала свою куртку, поэтому ее мысли никогда не уходили далеко от той роковой ночи.

На следующий день после возвращения из Цюриха Алекс посмотрела на доску, а затем, взяв пальто, вышла из квартиры и направилась в кампус. Она затеяла это еще в середине первого курса, вернувшись в Штаты, чтобы провести рождественские каникулы с Ланкастерами. К тому времени Алекс уже знала, что колледж в Европе, да и вообще где бы то ни было, не для нее. Но она не могла заставить себя сказать об этом Донне и Гарретту. Вранье продолжалось весь второй семестр первого курса и все лето. Алекс не знала, сколько еще будет врать. Формально она все еще числилась в университете, но за второй курс еще ни разу не переступила порог аудитории. В какой-то момент она должна была признаться Донне и Гарретту, хотя бы потому, что это могло привести к ссоре. Освободившись от опеки взрослых в свои восемнадцать лет, Алекс жаждала, чтобы кто-то указывал ей, что делать. Она хотела не слушаться. Жаждала спорить с кем-то, кто желал ей добра. Это бы значило, что кто-то присматривает за ней, волнуется из-за того, к чему приведут ее решения и как они повлияют на ее жизнь.

Эта жажда близости была единственной причиной, по которой Алекс каждую неделю переступала порог кампуса. Донна и Гарретт присылали по письму в неделю, всегда на ее университетский адрес. Возможно, таким образом они хотели убедиться, что Алекс хотя бы изредка бывает в кампусе. Единственная причина, по которой у нее все еще оставался почтовый ящик в университете, заключалась в