– Гриффин, наверное, догадывается, что за ним теперь наблюдают, – сказал Трокич. – А вдруг он выжидает удачного момента, чтобы улизнуть в то место, где он спрятал девочку?

– Так или иначе, что-то тут нечисто, – согласилась Энджи. – Но до тех пор, пока он остается на своем участке и ничего не предпринимает, у нас связаны руки. В принципе, Мария может сейчас быть в тайном месте, известном только ему одному. Но у нас нет никаких доказательств.

Энджи сделала глоток пива, покачиваясь в такт тягучему блюзу, лившемуся из динамиков.

– Так ваш шеф знал Асгера Вада? – спросила она.

– Да. Они учились вместе. Но это не означает, что они были близкими друзьями. Просто виделись время от времени. Мой начальник – пресный старый сухарь.

– Настолько пресный, что скорее согласится на занозы в заднице, чем слушать истории о личной жизни друга?

– Типа того, – кивнул Трокич.

Энджи рассмеялась. У нее был красивый смех. Трокич почувствовал, как лед внутри начал таять. Она нравилась ему. Нравилась ее установка «со мной шутки плохи», и нравилось всегда хорошее настроение.

– Кажется, вам не повезло. Шеф-сухарь, – сказала Энджи и отхлебнула еще пива.

– Ничего, я переживу. Но его описание Асгера вряд ли нам что-то даст.

– Он производил приятное впечатление, наш вулканолог, – сказала Энджи. – Когда он выступал по телевизору, казался доброжелательным и компетентным… Асгера Вада часто показывали по телевизору в связи с извержением Редаута, одного из ближайших к городу вулканов, – пояснила она. – Журналисты постоянно брали у него интервью. Вы не видели записи?

Какой-то толстяк протиснулся в дверь, и Трокич поднял взгляд.

– Я не смотрел телепередачи, но пролистал его книги и прочел несколько интервью в самолете. Теперь хочу послушать, что скажут коллеги Вада. О нем самом и о пепле. Было бы здорово, если бы они смогли по нему что-то узнать.

– Но если убийства совершил Гриффин, где он раздобыл пепел? – задумчиво произнесла Энджи.

– Может, он был доме Вада?

Она покачала головой.

– Криминалисты не нашли больше пепла нигде в доме.

Оба помолчали, размышляя.

– Вы женаты? У вас есть дети? – вдруг спросила она нарочито равнодушно и слегка улыбнулась.

– Нет, – ответил Трокич, стараясь не встречаться с ней взглядом. – Но у меня есть кот. Был до сего момента, по крайней мере. Еще была девушка до недавнего времени, но у нас с ней ничего не вышло. В общем, тут все сложно. А вы? Замужем?

Она покусала ноготь.

– Нет. Я живу одна. В не слишком хорошем месте. Несколько лет назад у меня возникли… трудности, и у меня сил не было ни с кем делиться всем этим дерьмом. Ничего, придет время, когда я снова буду на коне.

Трокич не стал копать глубже. Сам он не любил, когда его расспрашивали и анализировали.

– Вы родились тут, в Анкоридже? – спросил он.

Энджи помотала головой и отпила еще пива. Осторожно отерла пену с губ.

– Как вы, вероятно, заметили, я полукровка. Точнее, тлинкитка.

– Наверное, это здорово, – улыбнулся Трокич.

Она рассмеялась над его неуклюжим комплиментом.

– Моя мать из тлинкитов. Я очень привязана к ней и ее родне. Все они живут южнее. Мы из племени воронов, наш клан называется «те, что живут у льда».

– Так вот откуда ворон, – сказал Трокич и кивнул на ее кулон.

– Верно. Ворон – важная фигура в нашей мифологии. Именно он создал мир. А когда он сделал это, то решил подарить людям огонь. Поэтому послал другую птицу за огнем в страну Десяти дымов – это гряда вулканов.

– Потрясающе, что вулканы тут – часть мифа о создании мира, – сказал Трокич. – Что все взаимосвязано. Мне нравится слушать старые истории.

Она улыбнулась.

– Но ворон также остроумная и вечно голодная птица. Она пытается одурачить всех вокруг, чтобы раздобыть еду. У нас много историй о ней и о ее жадности.

– Расскажите, – попросил он.

Энджи немного помолчала, словно сомневалась, что он действительно будет слушать.

– Однажды ворон летел по небу и заметил кита с икрой селедки на спине. Как всегда, он хотел есть, поэтому спустился вниз, сел на спину кита и стал клевать икру. Съел все, но не наелся и спросил кита, нет ли у того еще еды. «Нету», – ответил кит. Ворон продолжал клянчить, спросил, нет ли у кита чего-нибудь съестного во рту, ведь у него такой большой рот. А кит настолько устал от ворона, что начал зевать. – Она слегка улыбнулась, взгляд стал задумчивым. – Кит зевнул, и ворон запрыгнул ему в рот, но быстро обнаружил, что там ничего не было. Захотел вылететь обратно, а кит рот захлопнул. Спустя пару дней ворон очень проголодался. Он поджарил печень кита, сварил его сердце и съел все это. Кит умер, а ворон все еще был внутри. Через какое-то время волны вынесли тело кита на берег.

А голодный ворон все каркал и каркал. Наконец на берег пришли дети, услышали ворона и вытащили его из кита. Он поблагодарил детей и улетел. Вот так всегда с вороном. Он вечно хочет есть и вечно попадает в неприятности.

Трокич рассмеялся, и она улыбнулась в ответ. Была в ней какая-то простота. Естественность, которая привлекала его. Темные глаза смотрели на него с теплотой.

– Может, вы хотите есть? – спросил он. – Женщина из клана ворона. Хотите, закажем что-нибудь? Может, те начос, что вы хвалили?

– Спасибо, не надо, – улыбнулась Энджи. – Но вы, наверное, сами проголодались. Небось все, что вы перехватили за последние много часов, это ужасная самолетная еда.

– Я перекушу чем-нибудь позже, перед тем как лягу спать. А вы говорите на своем языке?

– Нет. К сожалению, тлинкит умирает, как и языки многих других индейских племен. Если я верно помню, осталось всего несколько сотен человек, кто может говорить на нем. Еще поколение – и о нашем языке, как и о племени, можно будет только в книгах по истории прочесть.

– Как печально.

Ее лицо приняло задумчивое выражение.

– Мои дедушка и бабушка говорят на тлинките, но я почти ничего не понимаю. Грамматика в этом языке очень сложная, и там есть такие звуки, которые не встречаются больше нигде в мире. Так что я перестала пытаться выучить его. Так, наверное, часто бывает. Все мы хотим делать все правильно, вот только на это вечно не хватает времени.

– Но вы знаете легенды, – сказал Трокич.

– Да, но истории о вороне и других животных мне известны только потому, что моя мать пересказала их на