– На колени, – скомандовал Гото.

Дзюн опустился на траву, сухую и жесткую. Его трясло от холода. В затылок ему уперлось дуло пистолета.

– Камия, это твой последний шанс. Последний. Мы знаем, что ты все наврал, от начала и до конца. Тебя послали советские, так? Мы знаем, что ты работаешь на них. Даю тебе минуту на то, чтобы сказать правду.

Но Дзюн уже не был способен производить звуки. В его теле и разуме воцарилась пустота. Он закрыл глаза и услышал, как щелкнул спущенный предохранитель пистолета.

После смерти отца на полке в большой комнате, рядом со шкафом, где хранились постельные принадлежности, мама сделала скромный алтарь. Иногда он видел, как мама встает перед ним на колени, закрывает глаза и повторяет буддийскую мантру. Он тогда спросил, о чем эта мантра, и мама сказала, что не знает. «Ее произносят священники на похоронах, – объяснила она. – Надо повторить десять раз». И сейчас Дзюн стал проговаривать про себя эту мантру. «Наму Амида Бутсу. Наму Амида Бутсу. Наму Амида Бутсу». Десять раз. Двадцать. Тридцать. Снова и снова. Слова набирали силу, заполняли его мозг, и он уже не понимал, здесь он или перебрался в другой мир, мир по ту сторону жизни. Ему показалось, что откуда-то издалека доносится хор голосов.

Потом у него над головой кто-то громко хмыкнул. Это смеялся американский полковник. Он что-то сказал Гото, и тот тоже подобострастно рассмеялся.

– Ну, что, ты просто маленький герой, так? – сказал Гото. И тут же добавил: – Конечно, есть и другой выход. Угадай какой. Ты уже и так догадался, верно?

Дзюн ничего не сказал, и Гото добавил:

– Можешь работать на нас. Молодой парень, документов нет, семьи нет, говорит по-русски, приятель полковника Бродского и все такое. Такой человек может быть нам полезен. Что скажешь?

Дзюн все еще не мог совладать с голосом.

– Конечно, – продолжил Гото увещевающим тоном, – тебе сначала надо узнать условия нашего соглашения. Вполне справедливо. Вот эти условия. Ты делаешь то, что мы тебе говорим. Никаких вопросов. Глаза открыты, рот закрыт. Если переступишь черту хотя бы на дюйм, в следующий раз словишь симпатичную пульку в череп. Устраивает? По-моему, достойное предложение, а? Что скажешь?

Пистолет все еще упирался в затылок Дзюна.

– Не слышу, – сказал Гото.

Медленно, осторожно Дзюн кивнул.

– Хорошо. Вставай, – велел Гото.

Но Дзюна уже не держали ноги, и Гото и второй солдат подхватили его под локти, положили его руки себе на плечи и заволокли назад в большой дом.

И только через несколько дней, когда его нарядили в черный костюм с латунными пуговицами – форма университетского студента – и начали курс обучения, Дзюн понял, на кого он теперь работает.

Глава 5

Элли Раскин выскребла со дна кастрюли слипшийся рис, оставшийся после вчерашнего ужина, размешала его с остатками мисо-супа и поставила полученную кашицу на газовую плиту. Будь дома Фергюс, она бы приготовила что-нибудь на завтрак: омлет или жареную рыбу. Но он был в Хиросиме, его интересовали последствия атомной бомбардировки. Элли скучала без него, но и радовалась покою, который наступал, когда дом оказывался в ее полном распоряжении и она могла планировать день по своему усмотрению. Однако сегодня ее ждала нелегкая задача: встреча с мамой.

Стало теплее, и светало теперь совсем рано, но утром Элли лежала в легкой дреме, уютно свернувшись на футоне, позволяя себе передохнуть после нескольких бурных дней. Когда она приготовила завтрак, солнце уже стояло высоко в небе, и прямоугольники туманного света струились сквозь бумажные ширмы. Элли переложила подогретую кашицу в глиняную миску, залила смесь яйцом и осторожно отнесла миску на старый деревянный стол посреди неприбранной гостиной. Потом включила радио, и в утренней тишине загремел джаз-банд, который передавала американская армейская радиостанция.

Последние несколько недель работы у нее было невпроворот. До этого месяца Элли не считала нужным вести дневник или записывать дела на день, но теперь завела ежедневник: просто делала пометки в потрепанном блокноте, который позаимствовала из кабинета Фергюса. Страницы она листала не без гордости: вот чего удалось добиться! В то же время ее приводила в трепет мысль о задачах, которые только предстояло решить.

«15 апреля – 12 дня – Университет Кейо». Это была встреча за обедом с подругой Тэруко, которая изучала право и поделилась тем, что знала о правилах удочерения в Японии. Как выяснилось, не много.

«18 апреля – 15:00 – Фред Куинси, Британская миссия по связям». Фред был единственным британским дипломатом в Токио, которого Элли знала более или менее хорошо: веселый полнотелый холостяк с легким валлийским акцентом, поговаривали, что он неравнодушен к японским красавчикам. Он занимал невысокое положение в дипломатическом корпусе, но Элли надеялась, что он подскажет ей, как получить британское гражданство для приемного ребенка. Увы, он только напустил тумана. Видимо, он слышал о случаях, когда солдаты Британского Содружества хотели усыновить японских детей, но никогда не сталкивался с чем-то подобным лично. Вообще, туманно отвечали все. Прямых инструкций просто не было, как и агентства, где можно было бы проконсультироваться.

«24 апреля – договориться с адвокатом и отправить письмо Огири!» Чтобы составить это письмо на своем лучшем официальном японском, она потратила несколько дней, задавая Огири Дзёдзи непростой вопрос: не согласится ли он стать поручителем их дела о приемном ребенке? Им нужен кто-то влиятельный, способный поручиться за их финансовое положение и нравственность, а просить об этом едва знакомого человека как-то неловко. К ее удивлению, ответ мистера Огири был быстрым и положительным. Бизнесмен заявил, что с удовольствием обсудит с ними планы по удочерению, «окажет любую посильную помощь», и предложил встретиться в холле отеля «Империал» в начале июня, когда Фергюс вернется из давно запланированной поездки на Окинаву.

Элли представляла себе: когда-нибудь, через много лет, она покажет этот ежедневник Майе и расскажет ей историю ее удочерения. При этой мысли у нее от волнения кружилась голова, но и томило беспокойство – в какую авантюру она пустилась! Они с Фергюсом будут любить Майю полностью и безоговорочно. Тут сомнений нет. Она уже ее полюбила. Но ответит ли Майя взаимностью?

«30 апреля – Фергюса не было до половины третьего ночи!» Это она написала в порыве раздражения. Возможно, она это потом вычеркнет, особенно если захочет показать дневник Майе.

«7 мая – 11:30 – Дом Элизабет Сондерс – встреча с матроной на станции Ойсо (северный выход)», ниже приписка: «Снова увидела Майю. Выглядит одинокой». Майя играла с куклой в саду дома, рядом с другими детьми, но все равно совершенно одна. Элли так