клянутся, что до десяти из корпуса никто не выходил, а ночью будто бы тоже играла флейта, я бы не стал доверять их показаниям. Может быть, им почудилось. Вдруг они просто перепутали дни. Вожатый ведь концертировал почти каждый вечер. Так что немудрено спутать среду с воскресеньем, а понедельник – с пятницей.
– Но почему все-таки до отбоя? – поинтересовался Валерий.
– После десяти часов праздношатающийся по лагерю ребенок привлечет внимание любого взрослого. Его обязательно остановят, поинтересуются, куда он идет. Тем более если он не в уличной одежде и босиком. А тут целый отряд! Но если выходить в час, когда светло, когда на аллеях полно людей, да еще и поодиночке, то не возникнет никаких проблем. Понимаете? Они уходили по очереди, друг за другом. В крайнем случае небольшими группами. У них даже могли быть какие-нибудь наряды. Кстати, накануне Дня Нептуна какие-нибудь лохмотья пришлись бы как раз. На них не обратили внимания. Просто подумали, что детки готовятся к представлению. Встретились же они за забором или в лесу в условленном месте.
Следователь победоносно сжал кулаки.
– А как насчет надписи на стене? – напомнила Яна.
– Ах да! – воскликнул следователь и прикусил губу с досады. – Чуть не забыл. Интересно, имеет ли она отношение к исчезновению? Как она вообще переводится?
– И мой сурок со мною, – сказала Яна.
– Какой еще сурок? – Стаев нахмурился.
– Песня такая! – воскликнула девушка. – Бетховен сочинил. На стихи Гёте.
– Он же немцем был.
– Они оба немцы, – снова рассмеялась Яна. – Но песня-то исполняется от лица бродячего французского музыканта. Поэтому припев на французском. А остальное на немецком. Просто я ходила в языковой лицей и окончила музыкалку.
Яна откашлялась и запела чистым голосом:
По дальним странам я бродил,
И мой сурок со мною…
– Молодец, Белянка! – похвалил ее следователь, когда затихли восторги. – Хорошо работаешь! Где-то я эту песенку слышал… Теперь перейдем к вещдокам…
Стаев взял два прозрачных пакета. В одном была обложка какой-то книги с тиснением и металлическими элементами, в другом – несколько обгоревших листов и обложка общей тетради. Рядом лежала серебристая флейта, заляпанная комками высохшей желтой грязи, и футляр от нее.
– Все, что нашли на чердаке, – пояснил эксперт. – Остальное – пепел. Но текст на листах разобрать можно.
– Книга и тетрадь, – сказал Стаев, просматривая находки. – Сегодня утром сразу по возвращении вожатый уничтожил и то и другое. Почему это было так важно? Может, он вел дневник? А старинная книга? Сборник заклинаний по вызову нечистой силы? Сатанинская библия? Руководство по уводу детей?
– Уж во всяком случае не книга о вкусной и здоровой пище, – буркнул опер в кожаном пиджаке.
Все засмеялись. Стаев покачал головой и взял третий пакетик. Там лежала половинка листа бумаги с одной фразой, выписанной тонкими буквами с вензелями:
«I LOVE YOU»
– Нашли в комнате у Шайгина, – сказал опер в кожаном пиджаке.
– Интересно, кто автор? – зарассуждал вслух Стаев. – Девушка? Подруга? Несчастная влюбленная? Покажите записку воспитателям, вожатым. Вдруг кто опознает почерк. Если у вожатого была дама сердца, она могла знать о его планах. Или даже помогать ему. Вполне возможно, что действовал он не в одиночку. Возможно, именно этот человек прибежал в игровую и сказал что-то такое, что заставило детей ломануться наружу. М?
Стаев взял лист бумаги, какое-то время водил карандашом, а потом показал лист коллегам.
Листок пошел по рукам.
– Нужно попробовать выявить потенциального подельника вожатого. В числе основных кандидатов – работники лагеря. Я бы в первую очередь пробил Георгиевну, хоть ее и не было вчера вечером. Потом эту гламурную златоглазку – напарницу Шайгина. Далее – вожатых и воспитательницу одиннадцатого отряда. Курьеров проверьте, которые «сонник» приносили. Про Леночку и эту вялую девицу, которая все время жует «Кукурузку», тоже не стоит забывать. Директором я займусь сам.
Когда все уже были готовы разойтись, их остановил голос опера Сергеева.
– Чуть не забыл, – сказал он. – Вот…
Он достал из кармана большой бумажный конверт и положил его на стол. Конверт был старый, пожелтевший от времени, порядком измятый. На лицевой стороне красивыми буквами с вензелями было выведено «Für meinen Sohn». Стаев осторожно взял конверт за уголки и вытряхнул пожелтевший от времени лист бумаги, сложенный вчетверо. Лист был исписан с обеих сторон мелким почерком латинскими буквами.
– Твой выход, Белянка! – сказал Стаев, пододвигая лист к девушке.
Яна склонилась над бумагой, наморщила лобик и поизучала витиеватые буквы. Через минуту она выпрямилась и развела руками.
– К сожалению, моих знаний немецкого тут недостаточно, – сказала Яна. – Даже приблизительно не могу сказать, о чем идет речь. Могу только сообщить, что это письмо от отца. Так написано на конверте. Дата – февраль девяностого года.
– Давненько письмишко накалякано, – заметил Стаев. – И зачем надо было его с собой в лагерь тащить? Видать, был резон. Нужен перевод.
– Я знаю нормальное бюро переводов, – заявил Валерий. – В центре. Около моего дома.
– Вот и отлично! – кивнул Стаев. – Сначала Иван Аркадьич поколдует над ним, а потом – ноги в руки, и пошел. Понял? Когда управишься?
– Не знаю, сколько времени понадобится на перевод, – пожал плечами Валерий. – Думаю, часа за два обернусь.
Стажер положил письмо в целлофановый пакет и выскочил за дверь. Остальные тоже принялись расходиться. Ким остановился на пороге, глянул на Стаева, как будто желая что-то сказать, но так ничего и не сказал. На своем месте осталась только Яна. Следователь повернулся к ней и поднял брови.
– Знаете, – начала девушка, – при осмотре палат я заметила одну странность: книги на тумбочках детей. Обычно в таком возрасте двенадцатилетние мальчишки читают фантастику, комиксы, что-нибудь про войну. Девчонки – про любовь там. А тут…
Яна повернулась и взяла с подоконника стопку книг, прихваченных из палат.
– Кант, Ницше, «Экономикс» Маршалла, учебник высшей математики для вузов, геометрия Лобачевского, Беккет. – Стаев просмотрел обложки и поднял голову. – Да, я тоже на это обратил внимание. Думаешь, это важно?
– По крайней мере, это очень странно. Дети в таком возрасте не понимают в таких вещах ну ни капельки. Не могут же быть все такими развитыми не по годам.
– Не могут, – согласился Стаев. – Ты права, стоит над этим подумать. Ну а теперь ступай!
Когда Яна вышла, Стаев же велел привести к нему директора лагеря. В ожидании следователь устроился за столом и, вытащив лупу, принялся изучать обгоревшие обрывки бумаги, найденные на чердаке. Этим он занимался около получаса.
Поработав, Стаев снова подошел к окну.
