Суперинтендант Хэдли, доктор Фелл и Кент сидели в апартаментах управляющего на седьмом этаже. Его обычный рабочий кабинет находился внизу, но на новом этаже, в крыле Д, для Хардвика было выделено две комнаты. Окна гостиной, отделанной мореным дубом, весьма удобной, но без излишеств, выходили во двор-колодец, выложенный белой плиткой. Хардвик сидел за большим письменным столом с включенной настольной лампой, разгонявшей сумрак зимнего дня, и постукивал по плану крыла А, разложенному перед ним. Он то и дело надевал и снова снимал очки – единственный признак волнения, нарушавший деловитое изложение фактов.

– …и вот, – подытожил он, – прежде чем другой мистер Кент прибыл сегодня утром, положение было таково. Мистер Рипер забронировал номера на всю компанию за полтора месяца, подчеркнув, что желает разместиться на новом этаже. Разумеется, мне сообщили о трагической смерти мистера Родни Кента две недели назад. – Хардвик, кажется, заставил себя собраться с духом, покрепче насадив очки на нос. – Хотя в прессу об этом почти ничего не просочилось и, разумеется, не было никаких намеков ни на что… гм… кроме пьяного нападения…

– Верно, – подтвердил Хэдли. – Министерство внутренних дел приказало нам не делать подробности достоянием общественности. Следствие было временно приостановлено.

– Понимаю. – Хардвик чуть подался вперед. – И вот теперь еще и это, суперинтендант. Разумеется, было бы глупо с моей стороны спрашивать, нельзя ли как-то замять случившееся. Я не собирался и не собираюсь задавать подобные вопросы. Но все же каково наше положение? Если смерть мистера Кента была в определенной степени засекречена, произойдет ли то же самое со смертью миссис Кент? До сих пор никто ничего не знает, за исключением тех людей, которые занимались этим непосредственно. Дела в отеле идут заведенным порядком, как вы сами видите. Это было несложно, поскольку гости мистера Рипера – единственные постояльцы в крыле А, они в некоторой степени отрезаны…

– Отрезаны, – повторил Хэдли. – Пока я не получу указаний, все, разумеется, должно сохраняться в секрете. А теперь перейдем к подробностям. Какие именно комнаты кто занимал?

Хардвик передвинул план по столу.

– Я все здесь отметил, – пояснил он. – Вы увидите, что в номере семьсот семь значатся «мистер и миссис Кент». И в наших книгах записано точно так же, никто ничего не менял. Именно поэтому сегодня утром официанты не заподозрили ничего странного, когда второй жилец номера спустился и потребовал завтрак.

Раздался стук в дверь. Сержант Беттс, помощник Хэдли, вошел, выразительно помахивая блокнотом.

– Сэр, доктор только что закончил, – сообщил он. – И он хочет с вами переговорить. Я проверил все, о чем вы меня просили.

– Прекрасно. И где же наши… гости?

– Все у себя в номерах. У меня возникли некоторые сложности с мистером Рипером, однако в коридоре стоит на страже Престон.

Хэдли пробурчал что-то, придвигая стул ближе, чтобы рассмотреть план. Повисло долгое молчание. Свет настольной лампы заливал лицо Хардвика, окаменевшее от напряжения, с застывшей полуулыбкой. Доктор Фелл, огромный и похожий в своей черной накидке с капюшоном на разбойника с большой дороги, смотрел на план через плечо Хэдли, положив на колени свою шляпу с широкими загнутыми полями. До них доносились слабые звуки оркестра из лобби-бара, поднимавшиеся через двор-колодец, однако они больше походили на вибрации воздуха, чем на музыку.

– Я так понимаю, – внезапно заявил суперинтендант, – во всех номерах свои ванные комнаты. И только один из них не занят.

– Да, номер семьсот шесть свободен. Рядом с лифтами. Поскольку монтажники еще работают, я побоялся, что шум будет тревожить жильцов в примыкающем к шахте номере.

– Вы лично занимаетесь расселением гостей?

– Обычно нет, не я. Но в этом случае я занимался лично: мы с мистером Рипером давно знакомы, и я когда-то сам жил в Южной Африке.

– Эти номера были выбраны заранее?

– О да. Единственная загвоздка состояла в том, что гости прибыли на день раньше, чем собирались изначально.

– Почему так получилось? Вам известно?

– Ну, мистер Рипер позвонил мне из Нортфилда вчера после обеда. Он сказал… вы ведь понимаете, что нервы у них были на пределе, – Хардвик с легким неодобрением взмахнул рукой, – ему кажется, что лучше не задерживаться в деревне еще на день, и полиция не возражает против их переезда в Лондон. Устроить всю компанию было нетрудно – сейчас ведь не разгар сезона. На самом деле занят был всего один номер – семьсот седьмой – той самой дамой, которая вчера после обеда и выехала.

Хэдли бросил взгляд на Кента.

– Это та американка, которая уверяла, будто бы забыла в бюро своего номера ценный браслет?

– Будто бы? – повторил управляющий. – Не совсем понимаю, что именно вы имеете в виду. Она действительно забыла браслет в бюро. Майерс, дневной портье, нашел его там в тот же момент, когда обнаружил и… миссис Кент.

Кристофер Кент пристально поглядел на него. Слишком свежи были его воспоминания о том кленовом бюро с мягко выдвигающимися ящиками, застеленными бумагой, чтобы он пропустил такое замечание мимо ушей.

– Погодите. Здесь кроется какая-то ошибка, – вставил он. – Во время моего короткого приключения я сегодня утром осмотрел все бюро и могу поклясться на чем угодно, что никакого браслета там не было.

Хардвик заговорил после паузы. Его лоб прорезали короткие морщинки, словно нарисованные рукой художника. Он быстро переводил взгляд с одного из своих визитеров на другого.

– Даже не знаю, что тут сказать. Мне известно только, что браслет сейчас у меня: чертовски красноречивое доказательство. Майерс принес его мне, когда пришел сообщить о другом деле. Вот, можете сами посмотреть.

Хардвик выдвинул левый ящик письменного стола. Разорвал заклеенный конверт и положил браслет под лампу. Он представлял собой цепочку из крупных звеньев белого золота, и в центре красовался единственный камень весьма любопытного вида. Квадратный, черный, отшлифованный и тускло поблескивающий, с гравировкой: две строчки на латыни мелкими, едва читающимися буквами. «Claudite jam rivos, pueri, – гласила гравировка, – sat prata biberunt». Доктор Фелл над плечом Хэдли шумно и бурно захмыкал от волнения.

– Да, необычная вещица, – заметил Хардвик. – Этот камень – обсидиан, черный опал, что вообще это может быть? – выглядит так, словно его вынули из кольца и вставили в браслет. Однако надпись еще более удивительная. Моей когда-то вполне сносной латыни не хватает, чтобы понять. Я бы перевел в общих чертах так: «Завязывайте с выпивкой, парни, луга уже напились до отвала», что кажется мне полной чепухой.

Он уставился на доктора Фелла с невеселой вопрошающей улыбкой, в которой вдруг мелькнула догадка.

– О Бахус! –