А теперь два слова о моей прислуге и о моих домочадцах, мистер Холмс. Мне хочется досконально ознакомить вас с ситуацией. Конюх и мальчик-слуга появляются в доме только днем, поэтому говорить о них незачем. Три служанки работают у меня уже не первый год, и в их безупречной честности сомневаться не приходится. Четвертая – Люси Парр, вторая горничная, – состоит в должности только несколько месяцев. Рекомендация у нее была превосходная, ни малейших нареканий она не вызывает. Личико у нее симпатичное, и возле дома то и дело торчат ее кавалеры. Это – единственное, что нам не очень нравится, но мы о ней самого доброго мнения.

Вот и все, что касается прислуги. Мое семейство немногочисленно, и описание его много времени не займет. Я вдовец, у меня единственный сын – Артур. Увы, мистер Холмс, он меня разочаровал – горько разочаровал. Ничуть не сомневаюсь, что виноват в этом я сам. Говорят, что я слишком его избаловал. Очень и очень возможно. Когда скончалась моя дорогая супруга, я осознал, что, кроме него, любить мне некого. Я не мог вынести, если улыбка хоть на миг исчезала с его лица, и готов был исполнить любое его желание. Наверное, будь я с ним хоть капельку построже, это пошло бы на пользу нам обоим, однако намерения у меня были самые благие.

Естественно, я предполагал, что Артур продолжит мой бизнес, но деловой жилки он лишен начисто. Нрав у него оказался необузданный и своевольный, и, признаюсь откровенно, я не мог доверить ему крупные суммы. Юношей Артур вступил в аристократический клуб и вскоре, благодаря обходительным манерам, сблизился с богачами, не привыкшими считать деньги. Он пристрастился к игре в карты на большие ставки и невесть сколько просаживал на скачках, а потому снова и снова обращался ко мне с мольбами выдать ему аванс из капитала, назначенного на его содержание, для покрытия долгов чести. Не единожды Артур пытался порвать связь с опасным окружением, но всякий раз влияние его друга, сэра Джорджа Бернуэлла, оказывалось сильнее.

Удивляться тому, что сэр Джордж Бернуэлл возымел такую власть над моим сыном, не приходится. Артур часто приглашал его в наш дом, и я сам был не в силах противиться его обаянию. Сэр Джордж старше Артура; он светский человек с головы до пят; где только не побывал и чего только не повидал; великолепный рассказчик, да и внешность его на редкость привлекательна. Однако, размышляя о нем хладнокровно, когда его присутствие не действовало на меня столь неотразимо, я проникался уверенностью, что цинические речи сэра Джорджа и выражение, мелькавшее порой в его глазах, свидетельствуют об одном: доверяться ему ни в коем случае нельзя. Таково мое мнение, которое разделяет со мной и малышка Мэри, а уж она-то сполна наделена женской интуицией, способной вмиг раскусить любой характер.

Осталось рассказать только о ней. Мэри – моя племянница. Пять лет тому назад, после смерти брата, она оказалась на свете одна-одинешенька, я принял ее к себе, и с тех пор она мне словно родная дочь. В нашем доме она – настоящий луч солнца: добрая, преданная, красивая, ровная в обращении и отзывчивая, какой только может быть женщина; притом умелая и трудолюбивая хозяйка. Мэри – моя правая рука. Не знаю, как бы я без нее обходился. И только в одном она упорно противится моим желаниям. Мой сын Артур любит ее без памяти и дважды просил ее руки, но оба раза она ему отказала. Уверен, что если хоть кто-то способен вернуть моего сына на путь истинный, так только она одна. Женитьба на Мэри переменила бы всю его жизнь, но сейчас – увы! Поздно, слишком поздно! Ничего не исправить…

Ну вот, мистер Холмс, теперь вы знакомы с теми, кто живет под моей крышей, и я продолжу свою скорбную повесть.

Когда в тот вечер после обеда мы пили кофе в гостиной, я рассказал Артуру и Мэри о событиях дня и описал сокровище, которое находится у нас в доме. Имя клиента я, разумеется, опустил. Люси Парр, подававшая нам кофе, из комнаты уже вышла. Помню это отчетливо, хотя не скажу с уверенностью, что дверь за ней затворилась. Мэри и Артур, взволнованные моим рассказом, захотели взглянуть на прославленную диадему, но я посчитал за лучшее ее не трогать.

«Куда ты ее положил?» – спросил Артур.

«В бюро».

«Будем надеяться, что ночью к нам никто не вломится».

«Бюро заперто», – заметил я.

«К нему подходит любой старый ключ, – возразил Артур. – Ребенком я сам открывал его ключом от буфета из кладовой».

Артур имел привычку нести вздор, и потому я пропустил его слова мимо ушей. Но после кофе Артур с хмурым лицом пошел за мной в мою комнату.

«Послушай, папа, – проговорил он, не поднимая глаз. – Не мог бы ты дать мне двести фунтов?»

«Никоим образом! – отрезал я. – Я и так слишком потворствовал в твоих тратах».

«Да, ты всегда был добр ко мне. Но мне позарез нужна эта сумма, иначе мне нельзя будет явиться в клуб».

«Вот и прекрасно!» – воскликнул я.

«Неужели ты допустишь, чтобы я прослыл бесчестным человеком? Такого позора я не вынесу. Я во что бы то ни стало должен раздобыть двести фунтов, и если ты мне откажешь, я вынужден буду искать другие пути».

Я вознегодовал: за последний месяц Артур выпрашивал у меня деньги уже в третий раз. «Ты не получишь от меня ни фартинга!» – крикнул я. Артур поклонился и вышел из комнаты, не проронив ни слова.

Оставшись один, я открыл бюро, увидел, что драгоценность на месте, и снова запер бюро на ключ. Затем решил обойти дом и удостовериться, что все в порядке. Обычно эта обязанность лежит на Мэри, но в тот вечер мне показалось уместней совершить обход самому. Спускаясь по лестнице, в холле я заметил Мэри: она запирала боковое окно.

Когда я подошел ближе, она спросила (как мне показалось, слегка встревоженно): «Скажите, папа, вы сегодня позволили Люси отлучиться из