как сделал бы Дэвид. Не сказал, что она занимается глупостями, как… да, так обязательно бы отреагировал Чейз еще в то время, когда они… И не начал квохтать и хлопать крыльями, как поступили бы ее подруги.
– Да, – подтвердила Грейс. – Во-первых, я спать спокойно не смогу – его убили в моем дворе, рядом с моей беседкой. Почему здесь? Решили подставить меня? Или все-таки мстили ему? За что? И я здесь при чем? Во-вторых, слухи пойдут. Как обычно и бывает в маленьких городках. Меня запишут в маньяки… А в-третьих… мне просто хочется понять, кому помешал Андреас Чейз.
Она внезапно поняла, почему в кино так часто показывали, как знаменитые сыщики проговаривали вслух все этапы расследования. Именно это и нужно было ей сейчас. Проговорить вслух то, что кипело у нее на сердце и душе. Пусть это будет сосед, тем более что ему не нужно рассказывать о том, что она нашла убитого Чейза у себя на пороге дома. Дэвид попросил ни с кем в городе не обсуждать убийство знаменитого дизайнера, но Чарли-то уже был там. К тому же он умел слушать – спокойно, внимательно, вдумчиво.
– Чарли, а тебя не просили ни с кем не обсуждать дело и не покидать город?
– Просили, – в своей манере коротко ответил Чарли.
А Грейс на секунду задумалась. Странно. Они вроде бы были ровесниками, ну или, может быть, Чарли чуть старше. Он переехал, по меркам ее родного городка, недавно, всего с год назад, купив старый разрушающийся дом. Привел его в порядок. Но особо ни с кем из жителей не сдружился. Грейс ни разу не видела, чтобы он общался с почтальоном. Знала марку его машины, но чаще всего он передвигался так же, как она – на велосипеде или пешком. Кем Чарли работал и чем занимался, Грейс тоже понятия не имела.
– А кем ты работаешь?
– Я ветеринар.
– То есть животных любишь больше, чем людей, прости, это я на нервной почве так по-глупому шучу, – развела руками Грейс, когда они вошли в дом. – А кошка… Фрекл… Твоя пациентка?
Чарли был сильно выше Грейс, и ей сразу показалось, что на небольшой кухне стало тесно и что потолок, наверное, низковат.
– Нет, почему, я и правда животных люблю больше, чем людей, – без улыбки сказал Чарли и добавил: – А кошка – нет, просто пришла и решила, что будет у меня жить. С моими пациентами не конфликтует, вполне самостоятельная особа, гуляет где хочет. – Он помолчал и предложил: – Давай сверим наши показания.
– А тебе-то это зачем? – удивилась Грейс.
– У моей соседки во дворе труп, – мягко улыбнулся Чарли. – Не хотелось бы повторения. К тому же тебе очень хочется поговорить об этом. Так что давай обсуждать.
Грейс вздохнула и сделала им еще чая.
– Только давай выйдем в сад. А, так это была кровь кого-то из твоих пациентов на твоей рубашке, когда я тогда пришла к тебе с печеньем знакомиться! – внезапно осенило ее.
– Боишься, что, пока ты будешь в доме, тебе еще кого-то подкинут? Да, тогда у меня была очень тяжелая ночь, и, к сожалению, я не смог помочь, – спросил и одновременно ответил на вопрос Чарли и тут же извинился за неуместную шутку, обезоружив Грейс признанием, что всегда язвит, когда нервничает или не знает, что еще сказать. Он оказался совсем не нелюдимым, как раньше думала Грейс. Она специально немного тянула время, прежде чем начать разговор о том, почему полицейские так долго допрашивали ее. И почему вообще она хочет разобраться с этим убийством. И параллельно, фоном, она думала о том, что Чарли, наверное, привычнее общаться с животными, чем с людьми.
– Когда-то давно мы с Чейзом были вместе. Тогда он еще не был модным дизайнером. Не начал продавать эти свои шарфы, – выпалила она на одном дыхании, как будто ныряла в ледяную воду. Как в детстве, когда бабушка возила ее купаться на побережье. Вода казалась теплой, особенно у берега – как парное молоко. Солнышко тоже припекало не на шутку. Но стоило нырнуть с разбегу, и она оказывалась в ледяной морской воде. И даже солнце не сразу ее согревало.
Может быть, именно поэтому Грейс и начала вязать теплые вещи. Она просто хотела согреть людей?
– Давай представим, что ты сейчас разговариваешь с человеком, который прилетел с другой планеты, хорошо? Какие шарфы? Почему все говорят про то, что он знаменит? Я, если честно, про него ничего не слышал. И про Фестиваль, по которому наш городок сходит с ума каждый год, тоже ничего толком не знаю, ни разу на нем не был.
– Но свитера-то ты носишь?
– Предпочитаю спортивный стиль. Специфика моей работы. Свитер придется долго отстирывать, наверное. Бывшая жена однажды чуть не развелась со мной, потому что я постирал ее дорогую кофту в стиральной машине. Кофта была из кашемира.
– Ну, целое одно слово – «кашемир» – ты уже выучил, – слабо улыбнулась Грейс.
– Она меня побила. Буквально вколотила в меня это знание, – тихо хохотнул Чарли.
Грейс рассмеялась. Чарли, кажется, выдал на сегодня максимум слов, которые он отмеривал на день, и теперь Грейс вводила его в курс дела, рассказывая про Фестиваль и про «уникальные шарфы», связанные из сотен крошечных объемных квадратиков, и про Чейза, и про то, сколько стоит такая работа.
Услышав стоимость одного из дизайнерских шарфиков, Чарли присвистнул:
– Слушай, за такие деньги в соседнем городе купили молодого жеребенка! Да не простого, а какого-то породистого, призового!
Грейс кивнула:
– Да, так бывает. На каждом Фестивале проводятся мастер-классы, мастера по вязанию и не только, кстати, приезжают к нам из соседних городов! Мы собираем огромные суммы на благотворительность. Кроме того, на таких мероприятиях можно показать то, что ты умеешь, свои лучшие вещи, и потом найти себе клиентов. Я начала вязать на заказ именно после того, как стала участвовать в нашем Фестивале.
– Ты вяжешь на заказ?
Грейс закатила глаза.
– Да! И мои вещи продаются!
– А я смотрю, ты постоянно клубки и спицы в руках крутишь. Не думал, что этим можно зарабатывать так, чтобы хватало на жизнь. Но почему Чейз пришел к тебе? Тем более ночью? Ну встречались вы когда-то…
– Я вообще ничего не понимаю, – всплеснула руками Грейс. – Вот смотри… Чейз мог захотеть со мной поговорить приватно – допустим. Хотя что ему мешало цивилизованно назначить встречу, скажем, в кафе? Под предлогом обсуждения программы Фестиваля хотя бы? Ночью прийти ко мне во двор – странно. Но раз его убили, значит, он был не один.