Через несколько минут конвойный привёл туда того самого Иванчука.

С виду обычный мужик — лет сорока пяти, не худой, не толстый, но глаза хитрые, колкие, и на пальцах старые синюшные узоры. Видно, что не первоход.

— Я ж уже дал весь расклад, начальник, — сказал он, сразу поняв, что мы с Шульгиным опера. — Больше мне добавить нечего.

— Да погоди ты, — сказал я. — Я тебя не по твоему делу спрашиваю. Про Чучалина хочу узнать.

— А, — насторожился тот. — Чучело — погоняло у него. Только я не стукач.

— Да конечно, конечно, — сказал я и протянул ему две пачки сигарет. — Куришь?

— Угу, — кивнул Иванчук и тут же, не торопясь, но и не теряя момента, потянул пачки к себе.

— Вот твоя награда. Мы не за то, что он там натворил, спрашивать будем. Это не стукачество. Просто расскажи, чем дышал, про что говорил.

— А что случилось-то? — спросил он, пряча сигареты в карман.

— Да всё то же, — ответил я. — Скрывается от следствия, разбой в Новознаменске замолотил. Думаю, сам он тебе про это говорил. А ты скажи, зачем он вообще сюда приехал? Ничего не упоминал?

— Мы на такие темы не базарили, — сказал Иванчук. — Так-то я думал, он местный.

— Да нет, не местный, — сказал я. — А странного в его поведении ничего не заметил?

Иванчук почесал затылок, задумался, потом сказал:

— Четыре.

— Что четыре? — не понял я.

— Четыре пачки сигарет, — усмехнулся он.

— Вот ты ушлый, — хмыкнул Шульгин. — Ладно, будет тебе четыре, передадим как передачку.

— Угу… Ещё две, значит, — сказал Иванчук, будто мы могли ошибиться в счёте.

— С собой больше нет, — ответил я.

— Обещаешь, начальник?

— Иванчук, слово даю, — сказал я, глядя ему прямо в глаза.

— Ну, значится, так… — начал свой рассказ задержанный. — Мне этот Чучело сразу не понравился. Вроде, наш, по понятиям, вор, а всё равно с ним что-то не то. В башке у него, видно, переклинило.

— Да? — удивился я. — Поподробнее, что именно.

— Ну, знаешь, — почесал затылок Иванчук, — он сказал, что в веру ударился. Мол, однажды ему кто-то там во сне явился — Всевышний, Бог, кто-то такой. Я, начальник, в религиях не шарю.

— И что, прям уверовал? — спросил я.

— Ага. Стал набожный, крестится, что-то бормочет себе под нос, молитвы какие-то.

— Ну, это, вроде, неплохо, — заметил я. — Когда человек набожным становится. Жить станет честнее.

— Да фиг его знает, — отмахнулся Иванчук. — Мне-то фиолетово. Только он начал нести про грехи, что, мол, жизнь неправильно живёт, всё надо менять. И людей, говорит, менять надо. Все, мол, грешники, и наказывать их надо.

— Наказывать? — переспросил я. — Как — убивать, что ли?

— Нет, я такого не говорил, — сразу ответил урка. — И он тоже, вроде, не говорил. Только как-то мутно всё это звучало, аж не по себе. Потом сказал, что батюшку заказал. Его конвойный выводил к нему.

— Как это — батюшку заказал? — удивился я.

Шульгин опять сделал такое лицо, будто впервые меня видит, но вслух ничего говорить не стал.

— Ну, поп к нему приходил, в изолятор, — объяснил Иванчук. — Местный богослуживец. Отец Арсений, кажется. Он тут у нас один, в Камнегорске. Поп, толоконный лоб. Кхе-кхе.

Я кивнул. В мои времена такого не случалось — чтоб задержанный захотел исповедоваться, и ему действительно привели священника. А теперь, похоже, всё изменилось.

Как оказалось, в изоляторе даже молельная есть — уголок с куцым иконостасом, свечками и старым столом. Всё это выбили правозащитники, служители по правам человека, чтобы, значит, и арестант мог душу спасать.

Но в Камнегорске отдельного помещения под это дело не было. Всё просто: в комнате для допросов отделили угол шторкой, и там любой задержанный мог исповедаться, причём бесплатно.

— Ясно, — сказал я.

История становилась всё интереснее и интереснее.

Мы вышли из изолятора, прошли через внутренний дворик, поднялись на крыльцо здания ОВД — и опять нос к носу столкнулись с Кругловым.

— О, а вы опять здесь, — сказал он и нахмурился, явно недовольный нашим появлением.

— Слушай, Дмитриевич, — сказал я, — по месту жительства таксиста осмотр делали? Что-нибудь нарыли?

— Это не ваше дело, — ответил он сухо.

— Ну, знаешь, если его убил Чучалин, то и наше тоже, — сказал я.

— Делали, конечно… — поморщился подполковник.

Как будто не мог решить, промолчать ему или всё-таки сотрудничать. Я помог ему — встал у двери, перегородив путь, чтобы не проскочил.

— И что там у него?

— Ничего интересного, — буркнул Круглов. — А если бы и было — я бы вам не сказал.

— Слышь, Дмитрич, — сказал я, — мы же помочь хотим.

— Ой, много у нас таких помощников, — проворчал он. — Вот не лезьте — и это будет лучшая помощь.

Он всё-таки проскочил мимо и скрылся в здании.

* * *

Подполковник Круглов, раздражённый, шагал по коридору, отмахиваясь от встречных. Сотрудники из Новознаменска окончательно испортили ему настроение — только-только от них отделался, как навстречу вынырнул ещё один. Но то был местный остолоп.

— Олег Дмитриевич! — окликнул голос.

Навстречу спешил начальник ИВС — полицейский в полёвке, на фальшпогонах которой поблёскивали по четыре звёздочки капитана. Подмышкой журнал.

— Я вам звонил, не дозвонился… не доступны… Ну, доложить хотел, как вы говорили… — начал он, запинаясь. — Вы говорили, если кто-то… то сразу…

— Говори уже, хватит мямлить, — оборвал его Круглов. Раздражение требовало выхода, и капитан подвернулся под горячую руку.

— Ну… там это… из главка приходили, — промямлил тот, переминаясь с ноги на ногу. — Опрашивали, работали с этим… Как его? Иванчуком, задержанным, в общем…

— Кто? Из главка? — нахмурился Круглов. — Фамилии записал?

— Конечно, как положенно… регистрация посетителей, вот… — капитан торопливо листал пухлый журнал, водя пальцем по строчкам, будто читал по слогам. — Вот… Яровой и Шульгин, ага.