— Всё правильно, Кукуша, — подмигнул я. — Всё пучком. Извини, я должен был сам подумать.

На самом деле, всё было далеко не таким уж и пучком. Потому что мой план, который я уже начал осуществлять, только что очень сильно застопорился. И вообще, грозил превратиться в незавершённый долгострой… Конечно, надо было, наверное, обсудить всё с Кукушей заранее да только режим секретности заставлял меня не доверять даже самому себе.

Я сел за руль. Надо было попросить, чтобы Кукуша посоветовал какого-нибудь спеца, но это было бы как-то немного неуместно. А теперь придётся искать нового члена команды… Наверное, стоило с этим вопросом обратиться к Соломке…

* * *

Я проехал мимо своего дома, развернулся на перекрёстке, направился на другую, противоположную часть бульвара, промчал по нему и заехал во двор к Альфе. Давно я с Алёнкой не разговаривал. Запарковался и хотел уж было выйти из тачки, но остался на месте, потому что в этот момент увидел как из забегаловки, находящейся в соседнем доме, вышел человек. Человек этот меня заинтересовал, потому что это был Соломка. Только о нём подумал, и он тут же нарисовался.

Что меня заинтересовало, или, скорее, насторожило, это то, как он выглядел. На нём буквально лица не было. Не глядя ни налево, ни направо, он дунул из этой пивнушки, будто увидел там что-то страшное и ужасное. Поднял воротник, втянул голову в плечи, ломанулся через газон, выскочил на серединку бульвара, оглянулся на пивную и вдарил что было сил.

Ни разу я не видел чтобы он так ходил. Обычно Соломка двигался медленно как бы на старческий манер и чуть прихрамывал. Но сейчас летел, как Сивка-Бурка, Вещая Каурка и Конь-Огонь. А точнее, он бежал, как от огня. А это было очень странно и не похоже на него. Поэтому я решил ещё немного посидеть в машине и подождать, не разъяснится ли столь странное его поведение.

Ждать пришлось недолго. Буквально через пять минут из той же двери вышел другой человек. Он выглядел спокойным и неуязвимым. У него была короткая стрижка, но волосы лежали неопрятно. Он всегда вызывал ощущение неопрятности из-за непослушных волос. Глаза его были совсем чуть-чуть раскосыми, а над верхней губой виднелась жидкая поросль, которую по большому счёту и усами-то назвать было нельзя.

Это был Альберт Маратович Раждайкин. Он застегнул пальто на все пуговицы и неторопливой спокойной походкой пошёл в сторону улицы. Я резко передумал навещать Альфу. Подождав ещё несколько минут, пока Раждайкин скроется из виду, я выехал из двора и, доехав до светофора, снова развернулся, переехав на свою сторону бульвара, объехал свой дом, чтобы не стоять у шлагбаума и подрулил к подъезду.

Соломка был уже там, стоял и наблюдал, как я паркуюсь! Я вышел, закрыл свою лайбу и подошёл к нему.

— Здорово, дядя Лёня! — подмигнул я. — Как жизнь молодая?

— Жись только держись! — кивнул он и ощерился. — Держись. А у тебя-то как? Не видел уже давно. Не видел…

— Всё чётко. Нормалёк.

— Молодец, — усмехнулся он. — Как там дружок-то твой? Цыганский. Дружок…

— Грустит.

— Загрустишь тут, — подмигнул дядя Лёня, — когда всё с ног на голову встанет. Ну что, какие планы? Какие битвы намечаются? Подвиги…

— Ничего и никаких, — пожал я плечами.

— Сосед твой приехал, видал? Сосед…

— Нет, не видал ещё, — покачал я головой. — И не слыхал пока.

— Ну, услышишь ещё, наверное. Услышишь. Мать когда вернётся? Мать.

Он выглядел вроде бы, как обычно, не показывая никаких изменений.

— Да скоро уж приедет, — ответил я расплывчато.

— А где она есть-то? — поинтересовался Соломка.

— Сначала хотели на Алтай, а потом путёвка вышла горящая, отправили её в Минеральные Воды.

— Ну, добро. Добро…

— Я вот что хотел спросить, дядя Лёня, — кивнул я, и стал серьёзным.

В кармане зазвенел телефон.

— Чего? — поёжился Соломка. — Телефон не возьмёшь что ли?

Я не отвечал, а продолжал молча и серьёзно смотреть ему в глаза. И если бы он хотел что-то мне сказать, то сейчас обязательно бы воспользовался моим молчаливым приглашением к откровениям.

Я вытащил телефон. Это звонил Кукуша.

— Никто мной не интересовался в последнее время? — спросил я.

Лицо у Соломки поплыло. Веки дёрнулись, а взгляд замутнел. Глаза скользнули вниз, потом на меня. Потом снова убежали. Заблестели, выдавая возникшее волнение. Он сглотнул.

— Чего говоришь? — непонимающе глянув, ответил он, а я поднёс трубку к уху, но ничего не сказал.

— Племяш, ты там? — воскликнул Кукуша. — Я вот, что скажу… Алё, Серый…

— Так это… — кивнул Соломка, и глаз его дёрнулся, как от тика, а кадык, как колодезный журавель взлетел и вернулся на место…

18. Пу-пу-пи-ду…

Легко дружить и быть преданным, когда ни тебе, ни дружбе ничего не угрожает. Когда не нужно чем-то жертвовать, особенно своей безопасностью или даже свободой, а тем более, жизнью. С Соломкой мы даже и не дружили, а всего лишь соседствовали и немного приятельствовали. К тому же, я прекрасно знал, что люди побывавшие в тех местах, которые досконально исследовал мой сосед, имели навыки выживания в трудных условиях. В условиях, когда человеческие качества подавляются мощным животным инстинктом — инстинктом самосохранения.

— Племяш, ты там? — воскликнул в мобиле Кукуша. — Я что сказать хотел… Алё, Серый!

— Да, дядя Слава, говори, — ответил я.

Пусть Соломка думает, что я отвлёкся на телефон, рассеял внимание и не слежу за ним со всем усердием. Пусть расслабится и успокоится.

— Я вот что подумал, — продолжал Кукуша, — не найдёшь ты никого толкового, это сто процентов. Так что можешь на меня рассчитывать.

— Понял, — сказал я, — спасибо тебе большое, но, пожалуй, мой ответ будет, скорее нет, чем да.

— Да ладно, хорош, — недовольно пробасил он. — Это ж я не подумав сказал. Глупость сморозил.

— Дядь Слав, не парься, всё пучком. Всё ты правильно сказал, по делу. Обсудим с тобой конкретно в ближайшее время, хорошо? И другие вопросики тоже. Практические.

— Да, чё обсуждать-то? Я ж тебе говорю!

— Ну, я понял, понял. И спасибо большое. Вопросики про другое. Я перезвоню потом, ладно?

— Ну, давай, звони, короче. Отбой тогда.

— Ага.

Я убрал телефон в карман и кивнул Соломке:

— Так всё-таки спрашивал кто, дядя Лёня? Чего молчишь-то?

— Так нет, — пожал он плечами, вернув свою уверенность и принимая обычный несчастно-юродивый вид. — Никто не приходил. Приходил… Всё тихо и ровно. И про цыгана твоего никто не спрашивал, про цыгана, и про тебя тоже никто. Я дело-то своё знаю, если кто нарисуется подозрительный, сразу сообщу, не боись, паря. Или ты ждёшь кого?