Из-за кулис вышла Колетт, сопровождаемая свитой и музыкантами. Двух пажей и шлейф одолжила Маргарита Австрийская. Царица Савская с истинно царской грацией прошествовала по площади, раздавая воздушный поцелуи во все стороны. Увидев прозрачную ступеньку, она ахнула и от души подняла подол, показав свои хорошенькие белые ножки аж выше колен.

С одной стороны, после костюма Евы коленки это как бы даже и скромно. С другой стороны, коленки заставили зрителей вспомнить, как только что выглядели эти ноги во всю длину, и откуда они растут.

Известно, что царица Савская загадывала загадки. Книжник решил, пусть загадки будут московские.

— Шел муж с женой, брат с сестрой да шурин с зятем, много ль всех? — спросила Колетт.

Трибуле, глядя на простолюдинов, приложил палец к губам, а потом повернулся к господской трибуне. Господа посмотрели на королевские места.

— Трое! — ответила Луиза Савойская.

— Верно, Ваше Высочество! — ответила Колетт, — Зимой греет, весной тлеет, летом умирает, осенью оживает?

— Шуба? — предположила Франсуаза де Фуа.

— Снег, — сказала Маргарита Австрийская.

— Браво! Снег! Голову едят, тело бросают, а кожу носят.

Господа замялись.

— Растение какое-то, — буркнул король Франциск.

Трибуле повернулся к простолюдинам.

— Лен! — крикнули сразу несколько человек.

— Молодцы, — следующий вопрос отправился к господам, — Вечером наземь слетает, ночь на земле пребывает, утром опять улетает.

— Роса? — предположил коннетабль.

— Верно! Кругла, да не девка, с хвостом, да не мышь.

Господа улыбнулись, но ответа никто не назвал. Как специально промолчали.

— Репа! — крикнули из толпы.

— Ни в огне не горит, ни в воде не тонет? — Колетт случайно спросила толпу.

— Говно! — крикнул кто-то, и все засмеялись.

— Сам ты говно, — сказал Трибуле, и все засмеялись еще больше, — Господа что скажут?

— Снова снег? — Маргарита.

— Лед же! — Франсуаза.

— Верно, лед! На блюде не лежали все их едали?

Господа задержались с подбором приличного в обществе слова, а из толпы крикнули:

— Сиськи!

— Верно! — сказала Колетт и с низким поклоном проиллюстрировала ответ господам.

— Сидит девица в темной темнице, коса на улице, — продолжила она.

— Петронзилла? — предположила Луиза Савойская, имея в виду длинноволосую героиню итальянской сказки.

— Попытка хорошая, Ваше Высочество, но здесь метафора.

— Трензель? — предположил Галеаццо Сансеверино.

— Он железный, кто ж его сравнит с девицей и косой, — Колетт повернулась к толпе.

— Морковка? — спросила маленькая девочка.

— Правильно, морковка!

Девочка радостно завизжала.

— В воде родится, а воды боится. Господа?

— Соль! — крикнул викарий из окна второго этажа.

Он не сам угадал, ему монахи подсказали. На самом деле, ему уже не первый ответ подсказывали, но он выжидал наиболее приличного сану вопроса.

— Браво, Ваше Преосвященство! Сидит дева, в сто рубашек одета. Кто ее раздевает, тот сам слезы проливает.

— Принцесса? — предположила Франсуаза де Фуа.

— Нет, тут снова метафора.

— Крепость! — предположил король Франциск.

— Верно, Ваше Величество, но есть еще один ответ.

— Что скажут горожане? — спросил Трибуле.

— Луковица! — ответили сразу несколько женских голосов.

— Кому крепость, а кому и луковица, — улыбнулась Колетт, — Всем спасибо, и листаем Писание дальше. Вавилонская башня!

На этих словах с господской трибуны быстро спустились несколько рыцарей, а напротив королевского кресла поднялись ширмы.

Про Вавилонскую башню в книге Бытия текста немного. И по хронологии она поминается намного раньше прочих историй. Можно бы было ее и не ставить, но раз уж среди реквизита нашлась башня, то почему бы и нет. К тому же, падение башни это зрелищно и неожиданно. И дает хороший переход к кулачным боям.

— И сказали они: построим себе город и башню, высотою до небес, и сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли. И сошёл Господь посмотреть город и башню, которые строили сыны человеческие. И сказал Господь: вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать. Сойдём же и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого.

Алхимик взорвал заложенный в надстройке башни заряд фейерверка. За кулисами дернули веревку, и верхняя часть башни сложилась на горку. Тут же набежал плотник с помощниками, не такой уж тяжелый каркас из бруса подняли и положили рядом с горкой.

— И рассеял их Господь оттуда по всей земле. И они перестали строить город, — тут Книжник добавил от себя, — И началась с тех пор вражда между народами разных языков. С тех пор по праздникам московиты устраивают кулачные бои, где рядятся потешно кем угодно, хоть инородцем, хоть диким зверем в звериной шкуре, а могут невозбранно и в монахов одеться. В этих потешных боях считается нечестным использовать любое оружие кроме того, что дано человеку Господом.

Площадь забурлила, и с разных сторон выдвинулись два отряда. От дворца епископа — «Монахи» в сутанах, а от замка Акайя — «Рыцари» в шкурах и масках.

— Как в наших потасовках на свадьбах, в московских кулачных боях невозбранно участвуют и мужики, и дворяне, и даже священники. Все равны. Кто-то гордо бьется с открытым лицом, — продолжил Книжник.

Перед строем «монахов» вышел Устин, и зрители его поприветствовали.

— Кто-то надевает маску, чтобы не смущать противников.

Из противоположного строя выступил высокий рыцарь, одетый в львиную шкуру и в маске льва. Ого! Много ли в Турине и окрестностях львиных шкур?

Остальные господа рыцари просто обобрали выставки трофеев в ближайших замках, и большинство оделось кабанами или оленями. Маски же, как правило, не подходили к шкурам и изображали разные забавные морды. Только Лев, Конь и Вепрь, стоявшие перед строем, озаботились цельной концепцией костюма.

— Многие одеваются как на маскарад, в шкуры, в маски и даже в сутаны священников, — повторил Книжник.

Зрители рассмеялись. Они уж было подумали, что в бой вышли монахи. Толпе