– Это точно. В Будапеште венгры и немцы тоже хитрили, и в гражданскую форму переодевались, и в красноармейскую, чтобы диверсии у нас в тылу совершать. По городской канализации к нам в тыл пробирались, чтобы свои подлые делишки творить. Приходилось нам с такими сталкиваться. У них даже специальный отряд был для этого. Немцы его попытались использовать, когда в феврале недобитки от отчаяния на прорыв пошли. Только немногие тогда из Будапешта выбрались. Они и до этого пытались. В январе на наш корпус поперли навстречу своим, которые шли им на помощь. Хотели вызволить, да только сами нарвались, а тех, что из города пытались вырваться, мы тогда остановили. Однако и мне со своими ребятами, было дело, тоже приходилось в немецкую форму переодеваться, это еще под Будапештом было. Венгры на позициях крепко засели, так мы хитрость применили, переоделись в форму фрицев, которых перед этим в плен взяли, и стали изображать, что пробиваемся из окружения. Наши постреляли для виду в воздух, мадьяры поверили, что мы союзники, близко подпустили, тут мы на позиции ворвались, бой с ними завязали, а вскоре и наши подоспели.

– Вот-вот, нечто подобное и наши противники затеяли, а мы их тут встретим.

– А если впереди разведка?

– Не думаю, у них нет времени осторожничать, тем более, наши, наверное, им на пятки наступают, а если и появится разведка, то будем действовать по обстоятельствам. Их полторы сотни против наших пятнадцати. Получается один к десяти. Расклад, конечно, не в нашу пользу, но мы не должны дать им пробиться. Надо постараться показать, что нас много, поэтому, когда начнется бой, чаще меняйте позиции, перекрикивайтесь, подавайте команды, вводите немцев в заблуждение. Если среди них русские, как говорил лесник, то они это услышат и, скорее всего, доложат своим хозяевам, а если нет, то сами задумаются, переть на нас или нет. Пока решим так, а там посмотрим, как пойдет. В любом случае, товарищ старший сержант, легкого боя не будет. Возможно, что нам всем здесь придется погибнуть, – и с оттенком грусти в голосе добавил: – Через три дня после победы…

* * *

Как и условились, Александр поделил отделение на две группы. Первую, в которую вошли Вахтанг Гургенидзе, Константин Вязовский, сибиряк Василий Мельников и один из бывших бойцов РОА, возглавил младший сержант Богдан Опанасенко, вторую сам Григорьев. В свою группу он взял Лисковца, Михаила Красильникова, Джумагалиева и Тимофея Великанова. Перед тем как разойтись по позициям, старший сержант подозвал к себе Вязовского, отстегнул от пояса трофей – окопный немецкий нож – протянул Константину.

– Держи, боец, на память. Как им владеть, я тебя научил. Метать нож ты умеешь, так что пользуйся. Проделаешь им в гимнастерке дырки для наград. С днем рождения тебя!

Вязовский смущенно улыбнулся, благодарно посмотрел на Григорьева:

– Спасибо, товарищ старший сержант.

– Носи на здоровье, – Григорьев обернулся к своей группе, четко скомандовал: – Выдвигаемся на позицию! Джумагалиев! Ты берешь фаустпатрон, пойдешь замыкающим. Это тебе будет наказание за неосторожность, допущенную во время выполнения боевого задания. Были бы вместо власовцев немцы, сейчас «загорали» б мы на склоне под чешским солнцем. А теперь за мной! Бегом, марш!

Группа стала быстро подниматься по склону. Джумагалиев взял с земли фаустпатрон, взвалил на плечо, шутливо произнес:

– Правильно у нас в Казахстане говорят, что в караване у последнего верблюда поклажа тяжелее…

Через три минуты они лежали в зарослях на низком пологом взгорке, готовые к бою. Григорьев и Великанов легли чуть в стороне от других. Пока не появился неприятель, у них было время поговорить. Им было что сказать друг другу. Первым начал разговор Тимофей:

– Ну, здравствуй, Александр Григорьев.

– Здравствуй, Тимофей. Это же надо встретиться в самом конце войны. Чудно́…

– На войне и не такие чудеса случаются. Ты лучше скажи, как там мои? Как Анютка? Как мать? Живы?

– Живы, здоровы. Поначалу всем трудно было. Сам знаешь, что Ростов не единожды пришлось от немцев освобождать, видел, какая разруха была. Теперь пишут, что жизнь потихоньку налаживается. Анютка в школу ходит. Тетя Зина в больницу устроилась работать.

Великанов облегченно вздохнул.

– Это хорошо, у нее же в медицине знания есть. Только тяжело ей, наверное, с ее здоровьем. Как она пережила сообщение о моей смерти?

– В сообщении было написано, что ты пропал без вести. Ведь тебя никто убитым не видал. Моя мама писала, что тетя Зина тяжело перенесла это известие, долгое время в себя не могла прийти. Мать часто навещала ее, успокаивала, помогала Анютке по хозяйству.

– Дай бог ей здоровья, за помощь…

– Чего уж там, они не первый год знаются. Соседки ведь.

– Это верно… И сейчас моя мать переживает, небось?

– Сейчас полегчало, но мама пишет, она все равно при каждой встрече тебя вспоминает и надеется на то, что ты жив и вернешься.

Подавляя в себе нахлынувшие чувства, Тимофей сглотнул слюну, заиграл желваками.

– Жив, только лучше бы было мне в том бою погибнуть, чем так жить.

Великанов замолчал. Его взгляд остановился на крохотной черной букашке. Насекомое беззаботно карабкалось вверх по молодому стеблю травинки. Минутную паузу прервал Александр:

– Знаешь, у меня тоже были мысли о том, что ты мог остаться живым. Я же тебя во время повторной атаки так и не нашел, хотя и времени-то искать особо не было, надо было наступать дальше.

– Если бы и было время, то не нашел бы. Я отбивался как мог: сначала из пулемета по немцам стрелял, потом стал в них гранаты швырять, по-моему, даже танк подбил, а потом – взрыв. Дальше все как в тумане. Помню только голоса немецкие, пинок в голову, боль, я застонал – и снова темнота. Очнулся в сарае с десятком таких же бедолаг, как и я. Оказалось, что меня немцы туда притащили. Потом в хату привели, допрашивали. Там немецкие офицеры были, хотели узнать, из какой я части и какие силы наступают на этом участке фронта. Я прикинулся, что сильно контуженный, ничего не слышу, плохо понимаю, где нахожусь и плохо говорю. В общем, ничего они от меня не добились. Думал, что расстреляют, но до этого не