– Да по#уй мне на этого замполита! – огрызнулся прапор в ответ и отпустил меня. – Ладно, боец, свободен. – добавил он, и мы с Саньком пошли в столовку.

– Это что такое вообще было? – шепотом спросил у меня друг.

– А я #бу? Выродок бл#дь! Я ему чуть не втащил! Алкаш сраный! – прошипел я сжимая кулаки от злости.

– Да я заметил как ты напрягся, я вообще хрен его знает, что делать в таких ситуациях.

– А я что знаю, вот вытащишь такое еще и виноватым окажешься. Своего не сдадут, а тебя еще на год дизеля отправят. – со злостью прошипел я, а самого потряхивало от выработавшегося адреналина.

Народа в столовой было немного, так как основная масса уже поела, и тут, по сути, сейчас ужинал наряд. Взяв подносы и столовые приборы, мы подошли к раздаче за горячим чаем, если его так вообще можно назвать.

– Здорово, парни, как служба? – довольно улыбаясь, подошел к нам солдат в поварском колпаке и халате.

– Приемлемо, что хотел? – тут же дерзко ответил ему Санек.

– Вот так сразу, что хотел. А я, может, за вас переживаю. – сделав обиженный вид, ответил парень.

– Ага, прям не часть, а институт благородных девиц, все друг другу помогают, сочувствуют и переживают. – огрызнулся Санек.

– Злые вы, а я, может, хотел вам по паре лишних кусков хлеба дать и масла. – отвернувшись в сторону, шепотом сказал он, чтобы никто больше не слышал.

– С чего это такой аттракцион невиданной щедрости? – тут же усомнился я.

– Никакой щедрости, чисто бизнес, четыре сигареты, и все будет. – ехидно улыбнувшись, ответил повар.

– Ага, не дох#ра ли? Одна сигарета. – в Саньке проснулись отцовские прапорские гены, и он начал торг.

– Не, мало. Давай три. – сбросил цену повар.

– Две, и по рукам! – предложил Санек.

– Добро. – кивнул Саня.

– Тогда давай сигареты. – протянул руку поваренок.

– Ага, сейчас! Сначала выдавай, что обещал, а потом расчет, ишь, ушлый какой. – возмутился я.

– Вы что, парни, я вас не обману. – обиженным голосом сказал парень.

– Да хрен вас тут поймешь. Меня тут с первого дня на каждом шагу на#бать пытаются. Все, тут хлеб и масло будут, и сигареты. – ответил Санек, и мы двинулись по раздаче.

– Хрен тебе, дедушка, а не хлебушка. – задумчиво прошептал я Саньку, отковыривая кусок вареного риса из тарелки.

Да-да, вы не ослышались, именно отковыривая. Рис приготовили так, что он по консистенции был больше похож на какой-то клей. Да его вообще можно было использовать вместо цемента и соединять с его помощью кирпичи.

– Хорошо, что сразу сигареты ему не дали. Кругом обман. – согласился Саня, откусывая кусок бутерброда.

– Это точно, мне кажется, я после срочки вообще людям доверять не смогу.

– Скорее научишься в них разбираться. Армия – это школа жизни, как никак. – улыбнувшись во все тридцать два зуба, ответил Санек и засунул остатки бутерброда в рот, заливая его почти прозрачным и несладким чаем.

Мы неспеша доели ужин, отнесли посуду в специальное окошко и отправились в курилку. Но не в ту, что напротив нашей казармы, а в ту, что рядом со столовой, так как мораторий на курение в нашей роте еще никто не снимал, а рисковать лишний раз было ни к чему. Подойдя поближе к курилке, мы увидели в ней нашего нового знакомого поваренка, что сидел с грустным видом на лавочке.

– Что, дружище, не на#бешь – не проживешь? – ухмыльнувшись, обратился к нему Санек, от чего тот смутился и даже покраснел.

– Воин, ты что такой дерзкий? Дембелем себя почувствовал? – высокомерно обратился к Саньку какой-то солдат, смолящий сигарету без фильтра, в потертой форме.

– Ты о чем? – уточнил я у него.

– Вы что, воины, попутали? Вы как к старшему обращаетесь? – начал возмущаться он.

– Какой ты, на#ер, старший? Я что-то лычек на погонах не вижу. – огрызнулся Санек и протянул мне сигарету.

– Чисты погоны – чистая совесть! А я старший по призыву, и вы должны ко мне обращаться «товарищ старослужащий»! Попали вы, весенники, ох как попали! Вот попадете ко мне в казарму, можете сразу вешаться! – начал угрожать этот худой и щуплый паренек.

– Санек, знаешь, мне один парень на призывном рассказал одну теорию. Вся злость и агрессия со стороны твоего дедушки прямо пропорциональна тому, насколько сильно дрочили его. А раз его сильно дрочили, значит, скорее всего, он затупок и лох, соответственно, делаем вывод, что бояться его не нужно. – ехидно ухмыляясь, сказал я другу, полностью игнорируя выступающее животное, что встало перед нами на дыбы.

– Вы что о#уели? Это кто лох? Я лох? Вешайтесь, суки, вам пи#дец! – заорал паренек.

– Ты где тут сук увидел? Ты, что чмошник, давно по #балу не получал? – вскочив на ноги, наехал на него Санек. – Я тебя сейчас тут как гвоздь вобью!

– Вы чего парни?! Нельзя, посадят же за такое! – сразу дал заднюю наш дедушка. В его глазах появился испуг, а руки и голос задрожали.

– Что и требовалось доказать. – рассмеялся я.

– Вали отсюда. – рассмеялся вместе со мной Санек.

– Мне кажется, мы с тобой довы#бываемся и реально, как только спустимся в казарму, нам с тобой п#зда. – предположил я, докуривая сигарету.

– Вполне может быть, но будет что вспомнить. – пожав плечами, ответил Санек.

– Это точно, главное, чтобы голову не отбили, а то помнить будет нечем. – подытожил я.

Отбой сегодня в казарме продолжался до двенадцати ночи. У старшины было игривое настроение, и рота коротала ночку за стандартными армейскими играми, такими как подъем-отбой и три скрипа. Народ злился, бегал, прыгал, ругался друг с другом, но все же выполнял команды старшины, а мы в свою очередь наблюдали за этим со стороны и ехидно хихикали. Страдающие парни видели наши довольные лица и от этого злились еще сильнее, мы же без капли сочувствия пытались их приободрить. Но все же с горем пополам рота выполнила все требуемые условия старшины и улеглась на отдых. Дневальные навели порядок в казарме и, поделив ночь, улеглись спать, оставляя одного дневального на тумбочке.

С часа ночи время для меня словно остановилось. Хотелось спать, курить и есть, но ничего из всего перечисленного делать было нельзя. На тумбочке как назло стоял Кирюша, с которым даже поговорить было не о чем. От безделья я туда-сюда слонялся по казарме, думая, как бы себя развлечь. Старшина тем временем сидел в канцелярии и смотрел телевизор, попивая кофеек, запах которого разлетался по казарме, от чего мне становилось еще