ума своей ревностью, но после эпизода с Ником она открылась мне со всей очевидностью. Я никогда и представить не могла, что он способен так глубоко спрятать чувство мужской собственности, когда разрешил мне переспать с другим на своих глазах. Только потом я поняла, что сделал он это из-за большой любви, а еще из-за ложного чувства собственного контроля. Ему казалось, что его присутствие делает ситуацию общей, то есть это уже никакой не обман, а так, развлечение. Что худшее в измене — вранье, которое протягивается и вплетается в другие сферы. И вот уже везде ложь. Муж ко мне слишком привязан, даже болезненно. Но что будет, если он узнает про всех других? Хорошо бы обдумать все это на кухне за бокальчиком-другим. Я опасливо посмотрела на застывшую фигуру Алексея Александровича: спит или нет? На кухню вход был закрыт, лучше сегодня не рисковать, моя реакция достаточно выдала меня.
Когда я засыпала, то думала, как хорошо мне сейчас было бы в квартире на Староневском. Второй мыслью была: «И куда мне завтра теперь идти, если не на работу».
Глава 34
Я проснулась рано, в шесть утра, с легкой грустью вспомнила, что мне не нужно тащиться в Лахта-центр, и принялась думать о вчерашнем вечере. Прокручивала подробности ужина. Почему Ник мне не пишет? Может, он меня не заметил? Но это абсолютно исключено. Значит, он меня и не любил никогда. Вероятно, даже рад нашей ссоре. Я жевала эту клейкую мысль, пока принимала ванну, пока обтирала себя полотенцем, пока пила кофе и красила ресницы коричневой тушью. За это время мне удалось ее переоформить. Я стала думать, что, если бы Ник не любил меня, точно написал бы; почему нет? Ведь когда встречаешь в общей тусовке знакомых, к которым равнодушен, обязательно даешь о себе знать. Значит, наоборот, любовь Ника так сильна, что он не хочет ей поддаваться.
— Раньше ты не писал мне, и я думала, что это потому, что я тебе безразлична. Теперь ты не пишешь, но я уверена, что это из-за твоей большой любви, − проговорила я вслух.
Ничего не изменилось, но думать так было гораздо приятнее.
В восемь утра я села в машину и поехала к гипнологу. Смотрела, как над Невой быстро растут серые очертания Питера. Странно, что такой барочный, дворцовый город провоцирует жителей на жестокость. Это началось с самого его создания, одухотворилось достоевщиной, усилилось во времена блокады, когда в секретных подвалах Большого дома на Литейном перемалывали тела замученных, а кровь стекала в воды по специальной трубе (доказательство — в этом месте даже сегодня течет вода красновато-кирпичного оттенка). И продолжается до сих пор. Людей часто находят не просто убитыми, а обезображенными, расчлененными, здесь не в диковинку трупы людей, которых разрезали и утопили в речках; проезжая через Фонтанку или Мойку, я вздрагиваю, представляю, что со мной может произойти то же самое. Дождевые потоки несут уличную грязь и всякую мерзость, вроде гниющих тел животных, в водостоки, там они набухают и впадают в главную городскую жилу — пульсирующую Неву; все мы в итоге будем плавать в этих темных затягивающих водах, а над нами будут разводиться мосты, принося глазеющим туристам тупую радость. Создавалось впечатление, что в Питере убивают просто так, ради смерти. Жить в таком месте напрягало. В мрачном расположении духа я пребывала до тех самых пор, пока не увидела худое, но уже ставшее родным лицо врача.
— У меня есть непростой для самой себя вопрос, Николай Васильевич. Мое прошлое воспоминание было как-то ни о чем. В процессе я стала анализировать свое поведение и поняла, что по накалу мои сегодняшние чувства не идут ни в какое сравнение с тем, что я могла испытывать во времена юности. − Я старательно проговаривала свои мысли, стараясь выглядеть рациональной. — Может быть, дело не во мне, а в мужчинах? Есть ли хоть один шанс, что мой первый любовник и есть тот мужчина, который мне нужен?
Мы с врачом сидели на своих строго определенных местах: я, освещаемая солнцем, он в тени, в темном костюме, с удрученным выражением лица и тетрадью на коленях, которую исписал не меньше, чем наполовину.
— Вы уже взрослая, Нино, и должны понимать, что сила эмоциональных явлений не имеет прямого отношения к серьезности ваших чувств. Что касается влюбленности — это всего лишь ситуативное состояние, а не объективная характеристика. Вообще я не тот человек, который рассуждает о любви, по мне так все это сильно переоценено.
— Да? А что с вами случилось?
— Вы сегодня как будто не в своей тарелке, Нино.
— Меня уволили, Николай Васильевич, − жалобно прозвучала я.
— О, — только и сказал он. — Как так?
— Жена моего босса приревновала его к моей юбке.
Николай Васильевич снял очки и протер глаза.
− Вы и сами знаете, что вы очень привлекательная молодая женщина. Зачем же вы вечно провоцируете всех и вся?
Я притворно захлопала глазами. Так и знала, что старичок все-таки на меня запал.
Он продолжал:
— Вы красивы той особенной красотой, которую обещает русским женщинам примесь кавказской крови.
— Нет, все наоборот. Я грузинка с примесью русской крови.
— Не имеет значения. Вам нужно как-то работать с вашей сексуальностью, она может приносить в вашу жизнь разрушения.
Это прямо в точку. Существует ли такая вещь, как женский изъян? В моем случае это болезненная и неудержимая тяга ко всему разрушительному. Насилие и распад составляли мою природу. Этим я тоже поделилась с Николаем Васильевичем, на что он расстроенно покачал головой, сказал, что причина обязательно кроется в моем прошлом.
— Сегодня мы с вами проведем демистификацию. К концу наших сеансов вы должны будете владеть техниками самогипноза, поэтому надо уже потихонечку учиться. Демистификация — это подробное объяснение всего, что я делаю, разоблачение гипноза, если вам угодно. Кстати, можно измерить ваш череп?
«Череп» — как несексуально, я даже расстроилась. Не хотелось признавать, что под копной волос у меня всего лишь череп, явная демонстрация того, что я обычная особь человеческого вида. Я наклонила голову: нельзя.
Николай Васильевич выглядел разочарованным, буркнул «ладно» и продолжил монолог:
— Давайте уберем с гипноза налет мистики и волшебства. Вы уже несколько раз погружались в транс, и каждый раз я пробовал разные техники. В первый раз я применил каталепсию руки: я аккуратно взял вас за запястье и внушил вам
