Блин, это явно не то воспоминание, которое мне нужно. Нужно найти верное. Время утекает. Но как это сделать? Я попытался осмотреть там, куда попал, привыкая к ощущениям внутри чужого сознания и стараясь нащупать какой-то путь, возможность, тропинку в другие воспоминания, среди которых мне нужно найти правильное. Получалось не очень. Во всяком случае, я не видел способа, как перемещаться в сознании Эрика, – так, чтобы ничего не повредить своим неумело-бесцеремонным напором.

Сильная боль от удара вспыхнула в рёбрах Эрика – и отдалась в моих. Там, в этом воспоминании, рядом с ним кто-то ещё. Значит, это происходит не под водой. Я присмотрелся к размытой картинке: белый фон и какие-то тёмные пятна. Это лица, высоко наверху. Какие-то люди стоят над ним. Много. Человек пять… или шесть.

Дальше я сам не понял, что сделал, но картинка стала чётче – и я вдруг узнал этих людей. Да это же они! Ну, парни, которых он убил. А может… Может, это как раз верное воспоминание?

«Я сказал, вали отсюда!» – раздался раздражённый голос Эрика.

Воспоминание стало нечётким и тусклым, словно таяло, потому что Эрик снова взялся выпихивать меня из своей головы. Однако было такое чувство, что он тоже не очень-то умеет взаимодействовать телепатически, поэтому действует больше грубой силой. А по части грубой силы я всем фору дам, так что я вцепился в его воспоминание и вновь полез глубже.

Картинка вернулась во всей яркости ощущений. Теперь уже шестерых человек, стоящих над Эриком, было видно чётко. А ещё стало ясно, что белое пространство вокруг – это душевая. Большое помещение, выложенное белым кафелем, которое соседствует со спальней.

Но там нет бассейна, тонуть негде…

А в следующий миг я понял всё. Почему Эрик кашляет. Почему у него мокрый китель. И почему он сделал то, что сделал. И как только я понял – немедленно провалился в полноту этого воспоминания. Боль от ударов стала сильной, словно я сам её испытываю. Спазм горла оказался вовсе не внутренней реакцией организма, нет, он оказался ремнём, перетягивающим шею. А вода оказалась вовсе не глубиной бассейна, а потоком из душевого шланга, который затолкали ему в горло.

Сквозь моё сознание пронеслись яркие вспышки эмоций, сменяющих друг друга. Поначалу – растерянность, сомнение, поиск нейтрального решения. Страх смерти, всё больше нарастающий и всё больше переплетающийся со злостью. Ярость – и окончательное решение отпустить себя. Наслаждение – от собственной силы, от сладости мести. Удовольствие от запаха крови, его хочется всё больше и больше. Заполняющий до краёв восторг – когда руки погружаются в тёплые, истекающие кровью внутренности и, вцепившись в скользкий кусок плоти, вырывают его из тела. О да, какое знакомое и приятное чувство… В воспоминании Эрика всё вокруг – и в первую очередь его руки – покрыто густо-красной кровью, и это выглядит как предел мечты, и пахнет настолько вкусно, что мне хочется облизнуться…

В следующий миг меня буквально вышвырнуло из сознания Эрика – видимо, он воспользовался тем, что я невольно отвлёкся на вкусный соблазн крови и ослабил напор, – и я обнаружил себя снова в Парадном зале. Перевёл дыхание. Уф, копаться в чужой голове – своеобразный опыт.

Но главное – теперь нужно решить, что делать с полученными сведениями.

Сознание у Эрика ясное – вполне вменяем. И то, что он сделал, он сделал в ответ на их действия, а не по собственной прихоти.

Память тут же напомнила о годах в учебке. У нас тоже не было расовой дискриминации, ни в коем случае! Нельзя было даже заикнуться о подобном – иначе руководству будет проще выкинуть одного тебя, чем всех тех, кому ты не нравишься. И потому я тоже когда-то прошёл этот путь. Хотя, между нами говоря, я прошёл его гораздо более скрытно. Да, я знаю, что меня считают импульсивным и открытым нараспашку, этим и воспользовался: никому не пришло в голову, что я умею терпеть и планировать. Но дело в том, что если я чего-то хочу – а я очень хотел попасть в армию, – то я это получаю.

Поэтому с моей репутацией всё в порядке, и сейчас я сижу в почётном первом ряду.

А на скамье подсудимых – мой помощник. Исполнительный, ответственный, умный. Двадцать один год, жизнь только началась. И именно я притащил его в нашу часть, наобещав, что здесь полный порядок, никакой дедовщины и вообще мечта.

Я понимаю, шесть человек… И я знаю Эрика не так уж хорошо, это, может, даже имя не настоящее… И проработали мы вместе меньше года… Достаточно этого, чтобы доверять человеку?

Я решил, что достаточно.

И вот представьте. Парадный зал. Главный в красивом мундире: весь в серебре, увешан орденами так, что на груди еле места хватает. Все спокойны, всё ровно катится к смертному приговору. И тут поднимаюсь я и громко говорю:

– Я принимаю на себя ответственность за преступление обвиняемого.

Ох, нет, эту прекрасную сцену даже вообразить нельзя, это нужно было видеть! Все посмотрели на меня. Даже птицы за окном остановили свой полёт и уставились на меня, повиснув в воздухе. Отчаяние Эрика лопнуло в моём сознании, как чёрный мыльный пузырь, оставив лишь полное недоумение. Глаза генерала в буквальном смысле полезли на лоб.

Повернув голову к секретарю, глядящему на меня с открытым ртом, я чётко повторил:

– Я принимаю на себя ответственность за преступление обвиняемого. Внесите в протокол.

Секретарь вопросительно хлопнул глазами на Главного. Тот посмотрел на него, на меня, прочистил горло и, вопреки всем правилам, спросил:

– Капитан-майор Блэйк, вы подтверждаете, что принимаете на себя ответственность за убийство шести человек?

При этом он страшно пучил глаза и отрицательно качал головой в рамках той миллиметровой амплитуды, которая дозволена ему уставом.

И, глядя прямо в эти его ошалевшие глаза, я ответил:

– Да, подтверждаю. Готов выслушать приговор.

На красной морде Главного очень чётко и по буквам отразились все нецензурные слова, которые ему захотелось выдать в мой адрес. Но, раз нельзя, он замолчал, видимо, решив произнести их хотя бы мысленно, чтобы не взорваться от возмущения.

Зато в моей голове раздался голос Эрика:

«Что ты делаешь?..»

Я мысленно фыркнул:

«Проверяю, насколько хватит моих заслуг перед отечеством».

Дело в том, что приговор должен быть равнозначен для всех обвиняемых, а Сикорски не даст высшую меру нам