– Вы чего тут делаете-то?

– Да мы остатки ботвы неубранной в кучу стаскивали, сжечь бы потом.

– А, я просто там воду в дом носил да дрова.

– Да мы уже все. Грабли поставь только, пожалуйста, мы домой пошли, скоро ужинать.

– Да, я знаю.

– Поставь их там как следует и баню закрой потом, хорошо?

– Да, мам, закрою.

Они ушли, а я составил грабли в угол, вышел из предбанника, запер дверь на замок, и болтая ключ на пальце, медленно двинулся к дому. Ленка приехала. На улице уже давно стемнело. Начинает холодать.

Уже через час я шел по дороге в сторону Ленкиного дома. Такое странное воздушное чувство. Какая-то легкость. Я сам ей все расскажу. В конце концов, она всегда меня понимала. Мне именно это сейчас и было нужно. Возможно, это эгоистично, но мне хотелось бы просто хоть немного почувствовать ее понимание и заботу, и все. Хандра бы моя вся ушла. Я больше не стал бы пререкаться со своими друзьями, злиться на них, пытаться изображать из себя непонятно что. Мы бы обязательно сходили в лес. Все вчетвером, хотя бы просто на костер, а может быть, и бабушку бы поискали. Интересно, уже целый час прошел, почему она за мной не зашла? Наверное, все еще заняты уборкой, все-таки у них дома бабушки нет, они здесь просто ленинградские дачники. Впрочем, и у меня теперь нет бабушки. Интересно, что скажет Ленка, услышав все эти новости. Я не мог нарадоваться, что она здесь. Вспомнилось, как нас в детстве всегда дразнили «тили – тили тесто, жених и невеста». А может, так оно и есть? Может, все к этому и придет рано или поздно? И пускай, почему бы и нет, теперь я вовсе даже не буду этого сторониться. Никогда не буду.

Я подошел к ее окошку и несколько раз позвал ее. Она так и не подошла к окну. Хотя я четко слышал чьи-то голоса и звон посуды с кухни. Я решил зайти на участок. Скрипнув калиткой, я подошел к кухонному окну и постучал в него, ожидая увидеть лицо Ленки. Но к окошку подошла ее мама.

– Здравствуйте.

– Привет.

– А Лена дома?

– А она с ребятами в креж[2] спустилась, они у костра там сидят.

– А, ясно, спасибо.

– Проходи туда через наш огород, не стесняйся.

– Спасибо.

Я пошел через участок к дальнему забору, за которым начинался крутой спуск к реке. Пока я спускался, я услышал веселые крики вдали. Ленкин голос, Данька… Значит, и Машка там. Степа? И его голос там, вот черт, а он какого приперся? Петляя от одного крутого поворота тропинки к другому, я все ближе и ближе подходил к берегу. Наша деревня стояла на очень высоком берегу, поэтому тропинки сверху к реке очень часто изгибались по диагонали, чтобы спуск получился не слишком крутым. Помню, как помогал Ленке таскать здесь воду: это просто ад – подниматься с ведрами в эту горку по тропинкам, которые идут наискось. Я наконец-то спустился. Выйдя из-за густых деревьев на берег, покрытый уже опадающей травой, я увидел, как в темноте неподалеку от меня мелькает огонек костра. Вот они, все тут. И Ленка тут.

– Привет!

– О, привет! Ты слышал, что случилось?

– Ты о чем именно?

– У нас сосед сегодня вечером повесился.

– А, да, я знаю, мне уже сказали.

– Какой ужас, разве нет? – вопросительно посмотрела на меня подруга детства.

– Да, конечно, ужас…

– А для него это все не ужасы, – вклинился в разговор Степка, – у него теперь только одна забота – бабка его и как ее найти. Я бы на твоем месте в лесу был бы с остальными, чем по деревне бродить.

– А он со мной поздороваться может зашел, не болтай, Степка. А потом в лес с остальными, наверное? Хочешь, мы тебе поможем?

– Да не хочет он в лес, – сказал как-то угрюмо и обиженно Даня.

– Почему это? – удивленно покосилась на него Лена. – С чего ты взял?

– Он сам так сегодня заявил, сказал, что это дело бесполезное, никто ничего сделать не сможет. Не веришь – у него спроси сама.

Степка показательно завыл, изображая чрезмерно наигранный шок от услышанного. Лена удивленно уставилась на меня.

– Да не так я сказал.

– А как?

– Ну, то есть так, но я не совсем это имел в виду, я просто устал и…

– Устал он, там полдеревни всю ночь бродит твою бабку ищет, а ты по ночам спишь сладко в кроватке и устать успел? Да я бы на твоем месте давно бы сам отправился в лес и нашел ее!

– Слушай, кончай уже балаболить, трепло.

– Я трепло? Я по существу говорю, а ты свою бабушку просто не любишь и не уважаешь, избалован там в своем Ленинграде.

Я не выдержал и громко выругался, послав Степку куда подальше. Все ребята обиженно смотрели на меня, словно я обращался к ним всем, а не к нему, которого мы все недолюбливали. А теперь? Я еще немного постоял, и не сумев выдержать гнетущего молчания всей компании, развернулся и ушел. Вот же! Я поднимался обратно и пинал на ходу сухие ветки поваленных деревьев. Нет, ну надо же, а! Ну как это так? В один вечер столько всего сразу. Был бы я таким же глупым, как Степа, я бы обвинил их в предательстве, но разумеется, я такого говорить не стану, что за глупость. Так они обидятся на меня еще больше.

Пока я шел по дороге домой, я усиленно размышлял над тем, почему я так сильно злюсь на них всех и почему мне так больно, хотя вроде ничего такого особенного не было. Сам ли я виноват в произошедшем, или же все-таки есть причина немного подуться. Проходя к крыльцу мимо забора и огорода, я увидел, как со стороны начала деревни, с самого ее лесного края, шел мужчина, взвалив на плечо что-то громоздкое; судя по всему, это были доски. Я зачем-то остановился, рассматривая его. Когда он стал подходить ближе к соседскому дому, я смог разглядеть, что это был дядя Гена Курганов, а на плече он нес гроб. Значит, он не умер? А если не умер, то зачем несет гроб? Кому? А если умер, то кому гроб понятно, но… Что же это получается, что он сам несет для себя гроб? Что за бред? Неужели это правда он?! Крупный силуэт, его походка