– Мой руки и садись за стол.

– Ладно, а где Вера?

– Пошла она, к этой, не пообедала даже.

– К Воробьихе?

– Ты только при старших не вздумай ее так назвать.

– Нет, что ты.

– Кому Воробьиха, а кому баба Дуня.

– Да, я знаю.

– Мда уж, и обедать не стала, говорит, нельзя, так велено.

– А когда вернется – неизвестно?

– Дак уж не знаю, вместе ведь с Любушкой пошли. Та ведь сразу надоумила.

– А что на обед?

– Садись за стол с мамой, сейчас подам.

– На первое суп крапивный, а на второе картошка в мундире.

– Хорошо.

– Ну еще бы. Чего уж плохого-то? Глядишь, с голоду-то не помрем.

Все засмеялись. Суп был разлит по тарелкам, и тетя Таня убрала кастрюлю с остатками в духовку печи. Мы все сели за стол и принялись за обед. Мама с тетей Таней обсуждали хозяйство и старых знакомых, с которыми они болтали на совете в клубе, а я позволил коту Ваське забраться к себе на колени. Он тихо мурлыкал и провожал каждую ложку супа взглядом, иногда останавливая своей лапой мою руку с ложкой, словно проверяя, не ем ли я тайком вместо супа что-то поинтереснее. Но убедившись, что там только крапивный суп, он отпускал мою руку и продолжал тщательно наблюдать за тем, как я жую и как каждая следующая ложка отправляется ко мне в рот.

Когда мы доели суп, тетя Таня подала на стол кастрюлю с картошкой и горшочек со сметаной. Василий сразу же оживился. Я взял себе немного сметаны на блюдце и, макнув в нее пальцы, дал их облизать коту. Ему это явно понравилось. Насыпав немного соли на сметану, я начал очищать картошку и макать ее в блюдце со сметаной. Васька, встав лапами мне на грудь, провожал каждый кусок до самого рта, пытаясь слизать сметану с картошки. Заметив это, тетя Таня обозвала его наглой мордой и легонько треснула ему ложкой по лбу. Кот тотчас же спрыгнул с моих коленей.

– А я сегодня Степку видел, он мне про какую-то могилу рассказывал в Темной гриве.

– Не могилу, а Могилы, наверное? Так место называется.

– Там, где гроб на палках стоит?

– Какой еще гроб?

– Ну он сказал, что там гроб какой-то на холмах стоит на высоченных палках.

– Еще не чище.

– Да врет твой Степка, – тихо заметила мама. – Не знаю никаких гробов там.

– А что за Могилы, там кладбище?

– Да место так называется, потому что там не пройти.

– Почему не пройти?

– Да бурелом потому что страшный, ни на коне не пройти, ни пешком, заросшее там все. Потому Могилы и называется.

– И все?

– А ты чего хотел? Чтоб там гробницы царские были?

– Да нет, просто странно как-то.

– А что странного?

– Чтобы место Могилами звали только оттого, что там не пройти.

– Да потому что намертво там, Темная грива – она ведь такая, там все намертво, шагу не сделать.

– И там никто не жил никогда?

– Ну, вроде, когда давно еще, при царях, там хутор стоял.

– Правда?

– Да, Разумовых вроде дедушка, не знаю, как его звали-то, Степан Елисеевич вроде, родом оттуда. Дак давно это было, теперь-то там уж сто лет, наверное, как и человек не ходил.

– Уж он-то, наверное, точно знал, что там, как и почему называется.

– Это точно.

– А мне Степка сказал, что они там, за холмами, гроб видели. Мол, старый, разваленный и на подпорках каких-то стоит.

– На каких еще подпорках?

– На столпах, мол, на черенках, тоже все старые и шатаются.

– Да трепач твой Степка.

– Вот и я ему так сказал.

– Мелет почем зря.

Когда мы вдоволь наелись картошки в мундире, Таня хотела подняться, чтобы налить всем чаю, но мама остановила ее, сказав, что сделает все сама. Она сняла горячий чайник с печной плиты, налила всем чаю и поставила на стол вазу с пряниками и конфетами «Коровка». Я почувствовал на ногах когти Василия, который старательно тянул меня, желая обратить на себя мое внимание. Я аккуратно отставил ноги, но он тут же опять забрался ко мне на колени и высунул мордочку на стол, с любопытством разглядывая и обнюхивая все, что стояло перед ним. Я дал ему понюхать по очереди пряник и кружку с чаем. Убедившись, что там нет для него ничего вкусного, он немного успокоился, но продолжал с любопытством заглядывать мне в рот.

После обеда на нас всех неожиданно напала апатия. Мы допивали чай, уныло посматривая то в окошко, то на дно чашки. Мне было знакомо это чувство, такое часто бывает в деревне, кто-то мне рассказывал, что это из-за избытка кислорода. Но я-то хорошо понимал, что дело не в этом, особенно теперь, когда это желание просто существовать или даже погрузиться в сон одолевало даже моих домашних, которым к местному воздуху уж точно не привыкать.

– Ну, и что теперь делать?

– Не знаю, Ром, не знаю. Видишь, они все клонят к тому, что нет больше бабушки у нас. Я даже не знаю…

– А если есть? А что, если есть, а мы просто перестанем ее искать?

– Вот и я о том. Я, конечно, понимаю, что сегодня будет третий вечер, как ее дома нету… Да ведь и не так люди-то блуждали, а в войну, а как в рассказе том, что мы в детстве читали – помнишь, Риточка?

– То война да рассказы, а здесь не тайга, да и немцы не стреляют. Негде ей блуждать-то… Не знаю, что и за место такое дурное, как и вправду черт водит, вот чтобы в первый раз было – то ладно, а тут опять на Либежгоре блуждают, да уже не на один день.

– Ну, а как в худшее поверить можно?

– Да и я не верю, все сижу да думаю, а может, где под кустом сейчас сидит и помощи просит, и воды некому принести.

– Ох, тяжко, сил больше нет.

– А с другой стороны, вот где? Под каким кустом? И то, ладно ведь дальше было, или в Темной гриве, или же к