яств и, изощрившись умом до последних пределов, чего только не творят! Сбиваются в многочисленные шайки, уходят в горы, прячутся по зарослям, нападают и грабят. А заодно присматриваются и к известным курганам, большим могилам, богатым захоронениям. Потом просятся на постой к тем, кто живет в удобном месте, и, не зная отдыха ни днем ни ночью, ведут подкопы и, конечно же, получают искомое и делят между собой! Не стоит ли задуматься почтительным сыновьям, верноподданным, любящим родителям и добрым друзьям над тем, что тут к самому дорогому и любимому сами они привлекают на позор и потраву разбойников, грабителей, воров и худых людишек!
Яо похоронен в Гулине, среди деревьев. Шунь похоронен в Цзиши; он не изменил своим правилам. Юй похоронен в Гуйцзи; он не хотел тревожить людей. Не то чтобы государи древности жалели затрат или чуждались трудов; просто они думали об умерших. Единственное, о чем государи древности печалились, – это когда оскверняли прах. Оскверняли прах при разграблении, скромное же погребение не ограбят. Посему могилы прежних царей всегда отличались скромностью. Непременным считалось лишь согласие и единение. Что же понимали под согласием и единением? Погребение в горах или в лесу было согласно горам и лесам; погребение на склонах или равнинах было едино со склонами и равнинами. Это и называлось любовью к человеку. Ибо любящих человека – тьма, а знающих, что есть любовь к человеку, – немного.
Не успело еще погибнуть царство Сун, как уже была разграблена могила Вэнь-гуна на востоке от столицы; не успело еще исчезнуть царство Ци, как уже раскопали могилу Чжуан-гуна. Когда в стране еще покой и порядок, и то бывает такое; что же говорить о том, что случится через сотню поколений, когда государство исчезнет?!
Посему да не оставят это рассуждение своим вниманием почтительные сыновья, верноподданные, любящие родители и добрые друзья. Ведь не то ли, о чем речь, имеют в виду, когда говорят о зле, наносимом тому, что любят? Так и в песне поется:
Никто не заденет ведь тигра
И в реку без лодки не ступит,
Но в том, что не столь очевидно,
Невежа и хуже поступит.
Тут как раз о том и речь, что люди не способны различать подобное! По этой причине им одно и то же то кажется похожим на ложь, то кажется похожим на правду. И то, что они считают за ложь, похоже на правду, и то, что они считают правдой, похоже на ложь. А когда правда и ложь строго не разграничены, а пристрастия или гнев уже ввергли человека в борьбу и распри, то я не то чтобы был против борьбы или спора, но просто не могу признать того, из-за чего в данном случае они возникли. Ибо, прежде чем вступать в какую-либо борьбу или спор, нужно точно определить для себя, что есть истина и что есть ложь.
Ныне же по большей части спешат вступить в борьбу, не разобравшись еще, в чем истина, в чем ложь. Это величайшее из заблуждений!
Луский Цзи Сунь был в трауре. Конфуций прибыл к нему, дабы выразить соболезнование. Вошел в ворота, стал с левой стороны, потом следом за гостями вошел в дом. Хозяин как раз убирал покойника нефритом. Конфуций прошел гостиную и заторопился по ступеням. Вышел в зал и вздохнул: «Убирает яшмой! Да ведь это все равно что бросить кости посреди равнины!» Пробежать через двор, поспешить по ступеням – это не совсем по ритуалу. Но Конфуций поступил так, чтобы указать на упущение.
Глава четвертая
Сокровище / И бао
В старину не то чтобы не было сокровищ, но люди ценили иное.
Суньшу Ао заболел. Перед смертью он предостерег сына: «Царь много раз хотел пожаловать мне хороший удел, но я не брал. Когда я умру, царь наш станет жаловать тебя, но доброй земли не бери. Между Чу и Юэ есть холмик усопших, земля там тощая, слава о ней ходит недобрая. Чусцы опасаются ее из-за душ покойников, а юэсцы из-за веры в знамения: только эту и бери – ею можно владеть долго». Суньшу Ао умер, и царь действительно предлагал его сыну выгодные земли, но тот отказался и попросил холмик усопших. Потому и по сей день потомки его эту землю не утратили.
Знание Суньшу Ао состояло в том, что он видел выгоду в том, в чем ее не видели другие: он знал, что то, что ненавистно людям, можно обратить себе на пользу. Этим и отличаются владеющие дао от людей заурядных.
У Юнь бежал, чусцы послали погоню. Когда он поднялся на гору Тайхан, он взглянул в сторону царства Чжэн и сказал: «У этой страны местоположение неудобное, а народ там многознающий. Правитель там заурядный. Не стоит идти к нему с моими планами». И он, оставив Чжэн, направился в Сюй. Явился к сюйскому гуну и спросил, куда ему идти. Тот ничего не сказал, повернулся лицом на юго-восток и сплюнул. Как бы получив награду, У Юнь почтительно поклонился и сказал: «Я понял, куда мне идти». И он направился в царство У. Проходя через Чу, он достиг берега реки Цзян, где ему нужно было переправиться. Заметив старика в маленькой лодчонке, собирающегося ловить рыбу, подошел и попросил его перевезти. Старик перевез его через реку. У Юнь осведомился о его имени и роде, но ответа не получил. Тогда У Юнь снял свой меч и протянул старику со словами: «Этот меч стоит тысячу цзиней, хочу преподнести его почтенному». Но старик меча не взял, ответив: «По законам Чу тот, кто поймает У Юня, будет пожалован титулом чжигуя, жалованьем в десять тысяч даней и тысячью и золотом. Вот тут проходил У Юнь, а я его не схватил. К чему же мне ваш меч ценой в тысячу цзиней?» У Юнь, добравшись до У, послал людей найти старика с реки Цзян, но его не нашли. С тех пор У Юнь всегда приносил за столом жертву тому старику, обращаясь к нему со словами: «О старик на реке! Небо и земля велики и обильны без меры, и всяк занят своим; тот же, кто занят тем, чтобы достичь недеяния не ради выгоды, – имени того нельзя узнать, а самого его нельзя найти. Именно таков ты, старик на реке!»
В царстве Сун один крестьянин при пахоте нашел яшму и хотел преподнести ее городскому начальнику Цзы Ханю,
