Вторая группа источников — «остатки» — включает в свой состав если не сами исторические факты, то по крайней мере то, что от них осталось в настоящем: какие-то их следы, отдельные части и детали, по которым можно восстановить весь факт в его первоначальном виде. Сюда относятся останки древних людей, принадлежавшие им вещи, оставленные ими документы. Сюда же относится язык, на котором говорит тот или иной народ, в особенности его основной словарный запас, не загрязненный новейшими, еще прочно не укоренившимися формами, также произведения фольклора: песни, пословицы, анекдоты; пережиточно бытующие древние нормы, обычаи, идеи. Весь этот материал возник спонтанно и не заключает в себе сознательной исторической заданности, т. е. не нацелен своими создателями на передачу информации о прошлом. Если он ее и передает, то ненамеренно, стихийно. Поэтому источники такого рода не подлежат «высшей критике».

Одновременно и в непосредственной связи с разделением источников на «остатки» и «предание» наметились некоторые важные изменения в процедуре их обработки. В ней стали различать только два звена или этапа. Первый — общий для всех источников. Это — «малая», или, как ее теперь стали называть, «внешняя» критика источников («внешняя», ибо она не углубляется в содержание информации, проверяя только, так сказать, упаковку, в которой она до нас дошла). Второй этап необходим лишь для обработки предания. Это — «высшая», или, по-новому, «внутренняя» критика источников.

Среднее звено старой шлецеровской схемы — «грамматическое» и «историческое» толкование источника выпало из методической процедуры критики, растворившись в двух основных ее этапах. Дело в том, что так называемое грамматическое толкование, как правило, не является продолжением внешней критики, т. е. проверки подлинности и сохранности источника, а, напротив, сопутствует ей или даже предшествует. Что касается исторического толкования, то и оно не обязательно должно предшествовать оценке достоверности информации, т. е. высшей, или внутренней, критике источника, — нередко оно с ней прямо связано или из нее вытекает. Таким образом, толкование в значительной мере слилось с критикой или по крайней мере стало проводиться параллельно с ней. Следует также иметь в виду, что некоторые важные элементы толкования, например текстологический анализ источника, т. е. изучение его языка, перешел теперь от историков к филологам.

Кризис позитивистской историографии, начавшийся на рубеже XIX — XX вв., поставил под сомнение и разработанные ею принципы научного источниковедения. Так, начала довольно быстро размываться грань между двумя основными группами источников: остатками и преданием. Оказалось, что остатки — не столь уж объективные и надежные источники, как принято было думать раньше, что сами по себе они не складываются в полную и адекватную картину прошлого, что и они тоже отражают историческую реальность односторонне, избирательно, а, главное, неупорядоченно, наконец, что они также, как и предание, могут быть осмыслены только с помощью интуиции, а это всегда влечет за собой субъективные оценки.

С другой стороны, внимательное изучение предания показало, что содержащаяся в нем информация далеко не вся имеет преднамеренный характер и далеко не вся безнадежно искажена. Даже умолчания в источниках такого рода уже могут сказать о многом, если только как следует в них вчитаться. «Торжество исторической критики заключалось, — по известному выражению В. О. Ключевского, — в том, что историки научились из того, что говорят люди известного времени, подслушивать то, о чем они умалчивали». Сам Ключевский был замечательным мастером такого «подслушивания». Предание становилось под его пером откровенным как остатки, а остатки красноречивыми как предание.

Во многих случаях трудно было с полной уверенностью отнести тот или иной источник к категории остатков или к преданию. Например, договоры и коммерческая переписка, безусловно, могут считаться фрагментами самой исторической реальности, поскольку они активно участвовали в жизни прошлого и в этом смысле являются остатками. Однако почти в каждом таком документе можно обнаружить определенную тенденцию, т. е. намерение автора представить факты не такими, какими они были на самом деле, а это уже элемент предания. В то же время любая историческая хроника, хотя и является преданием, может рассматриваться и как остаток своей эпохи, поскольку в ней отразились мировоззрение и психология людей того времени. Еще труднее определить положение, занимаемое такой разновидностью источников, как мемуары.

И совсем уж непонятно, что делать с большой группой источников, охватывающей произведения художественной литературы и изобразительного искусства, а также памятники философской и религиозной мысли. Почти все источники этого рода глубоко тенденциозны, т. е. создавались с определенным намерением, и это отличает их от остатков в обычном понимании этого слова. С другой стороны, их трудно отнести и к преданию, ибо информация о прошлом, которую они в себе заключают, не является изоморфной, т. е. не претендует на точность и адекватность отражения действительных событий, да и вообще их создатели (поэты, художники, философы, отнюдь не историки) не ставили перед собой такой цели.

Поэтому некоторые советские источниковеды вообще отказываются от того, чтобы делить источники на остатки и предание, а критику источников на внешнюю и внутреннюю. Другие же признают это деление теоретически оправданным и практически ценным, хотя отводят ему в своей методике лишь ограниченное место.

До сих пор мы употребляли термин «исторический источник» как нечто само собой разумеющееся, не нуждающееся ни в каких дополнительных пояснениях. В действительности это, конечно, не так. В понимании этого главного термина источниковедческой науки также нет пока еще полного единства мнений, как нет его и в понимании отдельных групп и категорий источников. Стоит только вдуматься в само понятие «источник», как нас тут же начнут одолевать сомнения и вопросы, на которые очень трудно найти ответ. В самом деле, что следует понимать под историческими источниками: любые скопления информации о прошлом или же только некоторые наиболее важные виды, относить сюда остатки любого происхождения (будь то чисто природные явления или дело рук человеческих), использовать только самые ранние из сохранившихся звеньев в передаче информации или также и все последующие звенья вплоть до нашего времени, обращаться только к тем остаткам прошлого, в которых оно отразилось прямо и непосредственно, или использовать также и косвенные свидетельства и т. д.