Идти по голому гребню горы стало просто невозможно, они спустились ниже и пошли под деревьями, где двигаться к северу было очень и очень нелегко. Время от времени они останавливались под навесом густых ветвей и, передохнув немного в таком убежище, шли дальше: ничего, ничего, дождь скоро стихнет, нельзя задерживаться. А в небе всё грохотало, сверкало — целая катавасия!

Как только начался ливень, по всему склону заструилась вода — ручьи сливались вместе, разбивались на рукава и бежали вниз, размывая землю и унося её с собой. Если б не этот потоп, дети попытались бы, определив на глазок, где находится Сентвиль, спуститься в ту сторону по прямой и выйти на дорогу около строящегося санатория.

— А что, через болото правда опасно идти? — спросила Сюзанна.

Насколько позволял дождь, хлеставший в лицо, и гром, заглушавший слова, Паскаль принялся рассказывать жуткие истории, — все ужасы, о каких он слышал от деревенских мальчишек. Кое-что он уже рассказывал девочкам. Но не беда, можно и повторить. Сейчас болото стало им казаться страшным заколдованным царством.

— Но всё же там где-то есть проход… Может, попытаться его найти?

Кто не попадал под дождь в горах, не знает, что такое ливень. На вас обрушиваются целые водопады, дождь бьёт вас по лицу, льёт непрестанно, не то что льёт, а низвергается, и вы промокаете насквозь. Летний дождь падает с неистовой силой, какой не бывает у осенних дождей. Девочки завернули юбки на головы, и такими жалкими стали их беленькие, голубоватые от дождя нижние юбочки, вышитые гладью.

Подошли к кромке болота. Паскаль замялся. Может быть, прошли то место? Да… Не поймёшь, где находимся. Над торфяником уже стояла вода сантиметров на десять. Он превратился в озеро, в котором меж высоких трав отражались молнии, что ещё усиливало их грозный эффект. А гром грохотал так близко, над самой головой, и при каждом ударе приходилось зажимать уши.

— Кажется, вот здесь тропинка была, — сказал наконец Паскаль, нащупывая почву палкой. Они пошли вперёд. Под водой оказались камни, но, пройдя несколько шагов, Паскаль опять заколебался. Вдруг Ивонна пронзительно закричала. Одна нога у неё увязла в болоте почти до колена. Паскаль и Сюзанна вдвоём вытащили Ивонну. Но всех троих охватил ужас, и они повернули назад, на твёрдую землю. Дождь полил с удвоенной силой, и они опять укрылись под навесом ветвей, хотя Ивонна и боялась стоять под деревьями и уверяла, что туда скорее ударит молния.

Тем временем старик де Сентвиль и его сестра, воспользовавшись минутой затишья в этом потопе, направились в замок, стараясь пройти через террасу побыстрее, насколько это позволяли больные ноги госпожи д’Амберьо; дольше ждать в беседке было нельзя, в ней становилось сыро. А когда они вошли в столовую, то увидели там госпожу Пейерон, супругов Меркадье и двух прислуг. Вот так картина! Полетта пустилась в объяснения, боясь, что мать устроит скандал, и, излагая причины тревоги, соединившей обе семьи, вперемежку с ними засыпала мать вопросами:

— Ты, должно быть, насквозь промокла? Нет? Знаешь, мама, Паскаль и девочки… Ах, мама, ах, дядя, подойдите же к огню, погрейтесь… Я сказала мадам Пейерон… Мама, накалить тебе кирпич?..

Все говорили разом, а тем временем в дверь прошмыгнул пёс Феррагюс и принялся отряхиваться; в комнате запахло псиной. Феррагюса выгнали.

— Садитесь же, мадам Пейерон, — сказала, наконец, Полетта с самым любезным видом, когда её мать ушла к себе в комнату переодеться и обсушиться. Граф пододвинул к огню кресло, и госпожа Пейерон рухнула в него. Она и в самом деле очень тревожилась. Полетта тоже беспокоилась, но у неё к материнской тревоге примешивалось совсем особое, волнующее чувство — потребность примириться с недругом перед лицом опасности, угрожавшей детям. И она говорила какие-то пустяки, заводила светский разговор, суетилась. Пьеру её поведение казалось нелепым и смешным. В сущности, он совсем не стремился к этому примирению, оно только всё усложнило бы.

Бланш испытывала лишь одно чувство — жгучую тревогу. Тревога эта не имела отношения ни к ливню, ни к грозе, ни к болоту, о котором Марта, покачивая головой, повязанной чёрной косынкой, говорила:

— Как польёт дождь наверху, на горе, так и пропадает там скотина… да и люди, само собой… Помнится, в тот самый год, как мой дед помер, — тому уж, значит, лет пятьдесят — один молодой парень женился… а жену-то он взял из-под Бура…

Да, жгучая тревога, и перед глазами серьёзное, замкнутое личико дочери, её фигурка, почти уже девичья, её длинные ноги в чёрных чулках… И затаённое воспоминание о тех минутах, когда за стенами сарая, возле часовни, звенели весёлые детские голоса…

Ливень начал утихать. Дети воспользовались этим и побежали вдоль кромки болота, уже не пытаясь укрыться от дождя. Башмаки их чавкали по размокшей земле. У бедняжки Ивонны одна нога, окунувшаяся в торфяную жижу, была вся чёрная. Сюзанна дрожала от холода. Паскаль старался забыть о своей мокрой рубашке, которая липла к телу, он часто передёргивал плечами, но делал вид, что не чувствует прикосновения холодной, мокрой одежды.

Вдруг они услышали, что в зарослях кустов кто-то идёт, — нет, даже не идёт, а бежит — бегут несколько человек.

— Крестьяне! — сразу повеселев, сказала Ивонна. Паскаль же ничуть не радовался встрече с какими-то незнакомыми людьми. Сюзанна, обернувшись, сказала:

— Может быть, они знают дорогу.

Для Паскаля эти слова были горькой обидой. Но Ивонна радовалась, что они пойдут в компании, да ещё со взрослыми, — ведь детям одним так страшно в грозу.

— Глупые вы девочки!..

В ту минуту топот послышался совсем близко. Кусты закачались. Ивонна вскрикнула: на опушку леса выбежали два диких кабана — один большой, другой маленький. У них совсем не было свирепого кабаньего вида, напротив, они казались какими-то растерянными; оба посмотрели на детей.

— Молчать! Не шевелитесь, — прошипел Паскаль.

Кабаны, видимо, искали свою звериную тропу. Не обращая внимания на человеческих детёнышей, они обнюхивали землю, словно с отвращением отфыркиваясь от поблёскивавшей на болоте водяной пелены, и опять юркнули в зелёную чащу. Снова сверкнула молния, ударил гром, и снова хлынул ливень.

— Уж лучше мокнуть под дождём, а только я больше не пойду в лес, — сказала Ивонна.

Паскаль пожал плечами. Башмаки у него промокли и во всю черпали воду.

Госпожа д’Амберьо, войдя