– Надобно ему стать певчим! – говорила мать. – Петь в церковном хоре, стоять под прелестными золочеными ангелами, на которых он так похож!

– Хорек рыжий! – насмехались городские острословы. Барабан слыхал это от сплетницы-соседки.

– Не ходи домой, Петер! – кричали уличные мальчишки. – Ляжешь спать на чердаке, мигом верхний этаж займется, а барабан забьет тревогу: пожар! пожар!

– Берегитесь барабанных палочек! – отвечал Петер.

И хоть был он маленький, смело пошел на обидчиков и двинул ближайшему кулаком прямо в живот, так что у того подкосились ноги, а остальные кинулись врассыпную.

Городской музыкант был человек тонкий, благородный, как-никак сын королевского буфетчика. Петер ему нравился, он приводил мальчика к себе домой и часами учил играть на скрипке. Мальчик усваивал науку с легкостью, словно впору ему стать больше чем барабанщиком – городским музыкантом.

– Я буду солдатом! – говорил Петер, ведь он был еще совсем маленький и думал, что на свете нет ничего лучше, как носить ружье, знай себе маршировать – ать-два! Ать-два! – да красоваться в мундире с саблей.

– Тогда учись слушаться барабана! Трам-та-та-там! Трам-трам! – сказал барабан.

– Н-да, вот бы ему выйти в генералы! – сказал отец. – Но для этого нужна война.

– Боже нас упаси от нее! – испугалась мать.

– Нам-то терять нечего! – возразил отец.

– А сынок? Мой сынок!

– Так ведь он вернется домой генералом!

– Без рук, без ног! – воскликнула мать. – Нет, я хочу сохранить мое сокровище целым-невредимым!

«Трам-та-та-там!» – грянул отцовский барабан, а с ним и все другие барабаны. Началась война. Солдаты выступили в поход, и барабанщиков сынок тоже.

– Золотце! Сокровище мое! – Мать плакала, отец мысленно видел сынка «знаменитым», а городской музыкант полагал, что на войне мальчугану делать нечего, лучше б дома остался, при музыке.

* * *

«Рыжая голова!» – говорили солдаты, и Петер смеялся, но если кто говорил «Лисья шкура!», он сжимал зубы и отворачивался, на это обидное прозвище не откликался.

Мальчонка был шустрый, толковый. Храбрец, весельчак, а это для солдата важней всего, говорили старые вояки.

В дождь и морось, вымокший до нитки, он не раз ночь напролет стоял в дозоре под открытым небом, но никогда не унывал, не падал духом, барабанные палочки выстукивали: «Трам-та-та-том! Всем подъем!» Поистине он был прирожденный барабанщик!

Настал день сражения, солнце еще не поднялось, но уже рассвело, воздух был холодный, битва – жаркая. Все вокруг тонуло во мгле тумана и порохового дыма. Пули и гранаты так и свистели, разили головы и тела, однако ж солдаты шли вперед. То один, то другой падал на колени, с окровавленным виском, лицом белый как мел. Маленький барабанщик пока был жив-здоров, он весело следил за полковым псом, который скакал перед ним, искренне радуясь, словно все это была забава, словно пули свистели кругом, только чтобы с ним поиграть.

«Марш! Вперед! Марш!» – вот какой приказ отдавал барабан, и отменить этот приказ было невозможно, хотя нет, все-таки возможно, и даже весьма разумно. В конце концов действительно пришла команда: «Назад! Отходим!» Но маленький барабанщик грянул: «Вперед! Марш!» Он понял приказ именно так, и солдаты повиновались барабану. Отличная дробь, призыв к победе для тех, кто собирался отступать.

Битва шла не на жизнь, а на смерть. Гранаты рвут тело в кровавые клочья, поджигают кучу соломы, где схоронился раненый, чтобы одиноким, покинутым лежать там долгие часы, покинутым, быть может, навсегда в этой жизни. Что толку так думать?! А люди все равно думают, даже далеко от поля сражения, в мирном городке. Думали об этом и барабанщик с женою, ведь их Петер был на войне.

– Ох как надоело мне их нытье! – ворчал старый отцовский барабан.

Был день сражения, солнце еще не поднялось, но уже рассвело. Барабанщик и жена его спали, заснули они только под утро, почти всю ночь говорили о сыне, ведь мальчуган был на войне – «в руце Божией». И отцу привиделось во сне, что война кончилась, солдаты вернулись домой и у Петера на груди блистал Серебряный крест; а матери снилось, будто она вошла в церковь, глянула на живописные образа, на резных ангелов с вызолоченными волосами и увидела меж ангелов своего любимого сыночка, свое сокровище. Он был в белых одеждах и пел так чудесно, как поют одни только ангелы, и вместе с ними вознесся ввысь в солнечном сиянье, ласково кивая матери.

– Мое сокровище! Мое золотце! – воскликнула она и тотчас проснулась. – Господь забрал его к себе! – Она молитвенно сплела руки, устремила взгляд на ситцевый кроватный полог и заплакала. – Где он лежит? Вместе с многими другими, в огромной могиле, что вырыта для погибших? А может, упокоился в глубокой топи? И никто не ведает, где его могила! Никто не прочел над ним слово Божие! – И мать произнесла про себя «Отче наш», поникла головою и от изнеможения впала в забытье.

Дни бегут что наяву, что во сне!

Близился вечер, радуга мостом перекинулась над полем сражения – от опушки леса до глубокой топи. В народе исстари существует поверье: в том месте, где радуга касается земли, зарыт клад, золотое сокровище. Вот и здесь тоже. Никто не думал о маленьком барабанщике, кроме родной матери, оттого и приснился ей такой сон.

А дни бегут, что наяву, что во сне!

Ни единого волоска не упало с его головы, ни единого золотого волоска. «Трам-та-ра-ром, трам-та-ра-ром, вот и он! Вот и он!» – наверняка сказал бы старый барабан или пропела мать, увидавши это наяву или во сне.

С песнями, с криками «ура!», в знак победы украсив штыки зеленью, шли солдаты домой – война кончилась, заключен мир. Полковой пес бежал впереди, широкими кругами, словно хотел втрое удлинить себе дорогу.

Шли недели, бежали дни, и вот Петер вошел в родительскую горницу, загорелый, ровно дикарь, ясноглазый, сияющий, будто солнышко. И мать заключила его в объятия, осыпала поцелуями губы, глаза, рыжие волосы. Сыночек вновь был с нею. Серебряного креста, который отец видел во сне, мальчик не сподобился, зато остался цел-невредим, что матери и не снилось. Как же они радовались – и смеялись, и плакали. А Петер обнял старый отцовский барабан:

– Ты по-прежнему здесь, дружище!

И отец выбил на нем ураганную дробь.

– Тут словно большущий пожар! – сказал барабан. – В горнице огонь, в сердцах огонь! Золотце-це-це-це-це!

* * *

А потом? Что было потом? Давайте-ка спросим у городского музыканта.

– Петер вовсе превзошел барабан, скоро и меня превзойдет! – говорил музыкант, а ведь он как-никак был сыном королевского буфетчика, однако ж то, чему он выучился за всю свою жизнь,