– Но завтра опять начнутся работы? – не сдавалась Инаго. – Когда у Боя над головой станут рушить и жечь, он же сойдет с ума. Почему вы не привели его сюда? Может, подобраться ночью со стороны реки и поговорить? Нужно обязательно вытащить его оттуда…

– Бой забаррикадировался в подвале и полон решимости выдержать любую осаду, – сказал Тамакити. – Он нам помогал вытаскивать оружие, а потом остался в павильоне один, замотав проволокой двери и окна, так что к нему не подступиться. Мы немного подождали – думали, станет одному страшно, выйдет. Захочет, сможет выйти в любое время, но он ни в какую – заперся изнутри и приготовился к осаде. Сидит там с позапрошлой ночи.

– Значит, Бой уже два дня один? Слышит, как за стенами все рушат и кромсают… – Инаго тяжело вздохнула. – Слышит, как бушует пламя… Еда хоть у него есть?

– Мы оставили ему все, что было в холодильнике, – сказал Такаки.

– Я схожу туда сегодня, как только рабочие прекратят работу. Я должна уговорить Боя уйти оттуда. Хорошо еще, если он не сошел с ума, ведь вокруг все горит… А с водой как? Водопровод-то они, наверно, отключили? Значит, в темном павильоне нет ни капли воды. Как он там бедный, один…

– Все это не так просто, – перебил Инаго Красномордый. – Когда мы выносили имущество Союза свободных мореплавателей, рабочие нас заметили и, видимо, заподозрили, что мы что-то своровали. Вчера они привезли передвижной вагончик и оставили на ночь сторожа. Если мы подадим Бою сигнал, сторож заметит. Мы, конечно, убежим, но Бой-то все равно останется взаперти.

– Придется ждать, пока сам вылезет, другого выхода нет, – сказал Такаки. – Я думаю, он был уверен, что мы присоединимся к нему. Но мы ушли и не вернулись, и он сейчас, наверно, злится. Сидит в темноте и распаляет себя – бросили, мол, одного. Поэтому у тебя, Инаго, все равно ничего не выйдет. Потому что Бой злится сейчас на всех нас.

– Бой считает, что в глубине души все мы к нашему кораблю относились несерьезно и бросили его не задумываясь, – сказала Инаго. – Что он все-таки будет дальше делать?

– Перед нашим уходом Бой попросил меня проверить мотор бульдозера, – сказал Тамакити, по своей обычной привычке до сих пор не проронивший ни слова. – Мотор бульдозера, который стоит в павильоне. Свалить бульдозером на головы любопытных горы мусора, если они попытаются проникнуть в павильон со стороны реки, – этот план всегда очень нравился Бою. Может, он держится потому, что ему было видение: если дело дойдет до крайности – развернуть бульдозер и пойти в атаку?

– Тамакити! – ухватился Такаки за его последние слова. – Почему ты нам этого до сих пор не рассказал? Почему молчал?

– Я думаю, Бой имеет право поступать так, как считает нужным, – парировал он. – Ты же сам говорил, что Союз свободных мореплавателей не контролирует своих членов, как это делают политические организации.

– А уж не ты ли сам, Тамакити, приказал Бою забаррикадироваться? Или намекнул ему, чтобы он это сделал, – сказала Инаго с возмущением. – И оружия не надо бы ему давать.

– Морской бинокль я ему оставил. Но с чего бы это я стал давать ему оружие, которого у нас совсем мало, да еще такому ребенку, как Бой? – усмехнулся Тамакити.

– Вряд ли Тамакити оставил Бою винтовку или гранаты, – произнес Красномордый, решивший с обычной для него прямотой высказать идею, которая давно у него зрела. – Заранее же украсть Бою тоже вряд ли удалось: и винтовки, и гранаты охраняются очень строго. Может, нужно еще строже?.. А вот как с динамитом? Взять пару шашек динамита и спрятать в рубке корабля – это ему ничего не стоило. Вот что меня беспокоит.

– Это вполне возможно, – сказал Такаки с насмешкой, ни к кому, впрочем, не адресованной.

– Чем болтать, сделали бы что-нибудь. Что скажешь, Такаки? Уже два дня Бой сидит один взаперти. Может, он там с ума сходит?

– А сидя здесь и каждую минуту ожидая, что рабочие начнут крушить корабль, он не сходил бы с ума? Уж лучше ему находиться рядом с кораблем, – сказал Тамакити. – Мы же решили это еще позавчера, когда уходили оттуда. Без конца менять решения тоже не годится. …Если же утром начнут рушить наш павильон, нужно пойти и вытащить его оттуда, пока его не схватили рабочие.

– Верно, – сказал Такаки, теперь уже стараясь скрыть насмешку. – Мы разрешили Бою забаррикадироваться. А теперь сделаем, как предложил Тамакити. Ты согласна, Инаго?

Такаки сказал это резко, напугав Дзина, который сидел у Инаго на коленях и пил. Он повернулся к ней и поднял на нее глаза, вокруг которых остались еще темные точки.

– Хорошо, – сказала Инаго, посмотрев на Дзина потускневшими глазами. – Когда Свободные мореплаватели принимали решение, меня здесь не было, теперь ничего не поделаешь… Пойдем, Дзин, готовить ужин. Пойдем на кухню и будем готовить ужин.

– Да, будем готовить ужин, – радостно ответил Дзин.

Такаки обратил то ли вопрошающий, то ли вызывающий взгляд на Исана, не принимавшего участия в споре.

– Может, понаблюдаете из бойницы рубки? – сказал он. – У вас ведь богатый опыт наблюдения в бинокль.

Они поднялись по винтовой лестнице. Из слов Такаки можно было заключить, что Свободные мореплаватели решили использовать третий этаж как рубку, то есть как свой новый штаб, который раньше был в подвале павильона. Между кроватями Исака и Дзина стояла рация – приемник и передатчик, мощный микрофон и всякое другое оборудование, которым, видимо, оснащается рубка корабля. На стене, обращенной к заболоченной низине, между бойницами, был наклеен лист бумаги, на котором рукой Исана была написана по-английски первая страница из Достоевского.

– Я вижу, нам с Дзином придется освободить это помещение. Отнесите наши кровати на второй этаж и поставьте в комнату, которая рядом с ванной, – больше нам ничего отсюда не нужно, – сказал Исана.

Взяв бинокль, который Такаки заранее положил на пол возле бойницы, Исана начал осматривать развалины киностудии. Линзы застилала сиренево-красная дымка, висевшая над развороченной землей, – Исана казалось, что у него морская болезнь. Он стал медленно водить биноклем из стороны в сторону, и наконец в поле зрения попал огромный костер. Пламя состояло из мелких очагов, горевших на большой территории. Видимо, огонь бушевал в вырытой траншее. Перед этим мощным, но невысоким пламенем красной тенью шел человек. Человек, прорвавшийся через частокол огня, был в трусах, голова замотана куском материи с прорезью для глаз. Кое-где проглядывало черное, точно обожженное тело. Его фигура, казалось, колышется в поднимающемся вверх теплом воздухе, будто плывет в багровой воде. Потом фигура