– Может, переспим?

– Да, – ответил Исана с признательностью застенчивого человека.

Сверкнув белками широко раскрытых глаз, Инаго накинула на голову полотенце и выбежала из барака посмотреть, что делает Дзин.

«Может, переспим», улыбнулся замешкавшийся Исана. Это не была самодовольная улыбка, но все же он сразу перестал улыбаться, забеспокоившись: а вдруг ничего не получится? Он уже так давно не знал женщины.

– Дзин хорошо поспал. С тех пор, как он заболел ветрянкой, он почти совсем не спал, – сказала, вбегая, запыхавшаяся Инаго. Девушка разделась, и Исана увидел, какая она соблазнительно стройная.

– Я давно не знал женщины, и в первый раз у нас, наверно, ничего не получится. Но потом все будет в порядке.

На лице Инаго появилось какое-то неопределенное выражение, и Исана стало стыдно своих оправданий…

– Вот видишь… – сказал Исана.

– Что видишь? Мне было очень хорошо, – ответила Инаго.

– Правда? А я подумал…

Инаго, потупившись, тихо засмеялась. Исана грустно улыбнулся. Прижавшись снова к ее телу, покрытому капельками пота, он понял: лучшее, что приносит физическая близость, это ощущение родства двух людей.

– Ты говоришь «хорошо». В этом слове заключен слишком общий смысл, – заговорил Исана.

Широко открытые глаза Инаго, когда она откинула голову, до этого прижатую к его груди, были затуманены. Видимо, она старалась соотнести слова Исана с тем, что она внутренне ощущала.

– Возможно… – сказала она, пристально глядя на Исана, все так же откинув голову.

– Может быть, у тебя такого раньше вообще не было?

– Нет, почему же…

– Наверно, было, но не по-настоящему.

– Наверно, – рассеянно сказала Инаго. – Какой вы все-таки внимательный. Казалось бы, вам какое дело?

– Ты не права. Это касается обоих. Как ты могла спать с солдатом, думая, что ему нет до этого никакого дела?

Инаго молчала. Наклонив голову, Исана увидел в ее глазах слезы.

– Противно… Противно делается, когда вспоминаю, как обманывала солдата, – сказала Инаго дрожащим голосом, в котором были слезы. – Но он так старался, что я не могла не обманывать его, а на самом деле ничего не было. Противно…

Инаго всхлипывала. Снова взглянув на нее, Исана прочел в ее глазах, вымытых слезами, желание…

…В тот день они заснули, тесно прижавшись друг к другу. Они спали в одной комнате с Дзином, Исана чувствовал, что между ними возникла прочная близость.

Хотя кризис миновал, болезнь Дзина не позволяла еще дня три-четыре везти его поездом в Токио. Поэтому Исана и Инаго вынуждены были оставаться на месте; они любовались деревьями и кустами, мечтали, лежа на солнцепеке, предавались ласкам. Они собирали и ели спелые плоды дикого персика. Налив в ведро свежей воды и поставив его в прохладное место, они насыпали туда персики и охлаждали. Инаго поражалась и веселилась, глядя, как серьезно и обстоятельно Исана ест плоды дикого дерева.

Обращаясь к душам деревьев и душам китов, Исана размышлял о двух вещах. Одной из них была смерть. Он боялся, что его близость с Инаго, которая, как он надеялся, будет расти, неожиданно прекратится – он теперь эгоистично боялся смерти. И в его мозгу, воспаленном жаром и любовью, воскресали вызванные страхом смерти слова Харис биайос смерти, почерпнутые из давних занятий древними языками. Раньше Исана уже говорил Такаки, и говорил именно то, что думал: я с удовольствием приму смерть; другой радости у меня, укрывшегося в убежище, нет и быть не может… Но теперь у него действительно появилось предчувствие, что он, бессильный, будет застигнут Харис биайос смерти. Это предчувствие возникло в связи с насильственной смертью Короткого и бывшего солдата сил самообороны. Это предчувствие питалось страхом, что его неожиданно уничтожат как раз в тот момент, когда он в качестве учителя будет вести занятия чувственного возрождения. Если бы мне удалось по-настоящему воскресить эту девчонку, – взывал Исана к душам деревьев и душам китов, с досадой сознавая свое бессилие. О Дзине он совсем перестал думать…

Вторым объектом его размышлений была дальнейшая деятельность Союза свободных мореплавателей. Эта девчонка не мыслит своей жизни без Союза свободных мореплавателей, и если я не продумаю всего, что касается их планов, более конкретно и детально, то не смогу отблагодарить ее даже за ту серьезность, с какой она относится к нашей близости, – беспомощно взывал он к душам деревьев и душам китов. – Я получил от нашей близости колоссальное наслаждение, но сам доставить ей такое же наслаждение оказался неспособен.

Он даже выработал для Союза свободных мореплавателей смелый план, который раньше, с тех пор как он укрылся в убежище, ему и в голову не мог бы прийти. Он придумал реальный способ заполучить корабль, достаточно большой, чтобы плавать в открытом море. Он решил потребовать у Наоби раздела наследства Кэ и на полученные деньги приобрести корабль. Разве нельзя осуществить раздел заранее, еще при жизни Кэ? Если Наоби или умирающий Кэ спросят, зачем мне вдруг потребовался корабль, то можно сказать, что я собираюсь уйти в плаванье, которое всесторонне обдумывал в течение нескольких лет жизни в убежище, с целью защиты самых крупных млекопитающих, которым грозит полное истребление во всех морях и океанах. Наоби, несомненно, ухватится за это предложение, рассудив, что и для ее предвыборной кампании может оказаться гораздо полезнее новость о том, что Исана и его друзья отправились в морской поход с целью защиты китов, а не сидят, укрывшись в своем атомном убежище. Кроме того, если бы они вышли в открытое море, Исана мог бы на более близком расстоянии общаться с душами китов, а Дзин мог бы пополнить свой репертуар настоящими голосами морских птиц…

В день, когда сыпь на теле Дзина превратилась в маленькие темно-коричневые точки и он уже мог активно двигаться, Исана и Инаго начали убирать и сжигать оставшийся мусор, чтобы уничтожить следы своего пребывания в бараке. К вечеру работа была закончена, и они вместе с Дзином звериной тропой, сквозь чащу стали пробираться к западному побережью. По дороге Исана показывал Дзину огромные деревья дикого персика. Он делал это только для того, чтобы души персика, которые, несомненно, спасли ребенка, в ответ тоже приветствовали их. Низких веток со зрелыми плодами не было. Лишь высоко наверху сквозь