Мистер Пендайс и девочки уже сидели в гостиной при столовой.

– Ну, Джордж, – сухо произнес сквайр, – молодец, что приехал. В весеннюю пору торчать в Лондоне – кошмар! Как ты это выдерживаешь? Хорошо бы тебе погостить лишний денек: мы бы с тобой прокатились по поместью, а то ты совсем не в курсе наших дел. Я в любую минуту могу умереть – учитывай это. Короче, оставайся.

Джордж метнул на отца мрачный взгляд:

– Извини, у меня важная встреча в Лондоне.

Мистер Пендайс поднялся и встал спиной к камину.

– Вот, извольте радоваться: я прошу о мелочи, притом для твоей же пользы, а у тебя, видите ли, важная встреча. Всегда одно и то же, а матушка твоя за тебя горой. Би, сыграй мне что-нибудь.

Сквайр терпеть не мог, когда для него играли, но ничего другого ему в голову не пришло, и к тому же данное распоряжение имело все шансы быть исполненным.

Отсутствие гостей за ужином почти не повлияло на церемонию, которая в Уорстед-Скейнс считалась главным событием дня. Правда, перемен блюд было всего лишь семь, да и шампанское не подали. Сквайр употребил бокал-другой кларета и не обошелся без своей обычной присказки: «Мой дражайший родитель всю жизнь ежевечерне выкушивал бутылку портвейна – и хоть бы что. Меня такая практика за год свела бы в могилу».

Девочки пили воду. Миссис Пендайс, имевшая тайную слабость к шампанскому, цедила по глоточку испанское бургундское – его заказывал для нее мистер Пендайс, причем по очень умеренной цене. Откупоренная бутылка закрывалась специальной пробкой и следующим вечером вновь ставилась на стол. Миссис Пендайс предложила вина Джорджу.

– Отведай моего бургундского, милый, оно очень вкусное.

Но Джордж отказался, потребовал виски с содовой и смерил мрачным взглядом дворецкого, который, подавая ему бокал, дерзнул скроить недовольную мину.

Ужин благотворно повлиял на душевное состояние сквайра, хотя и не развеял полностью его невеселых дум о будущем.

– Вы, молодые люди, – заговорил сквайр, дружелюбно взглянув на сына, – ужасные индивидуалисты. Развлечения вы превратили в целый бизнес. Пикет, скачки, бильярд, еще бог знает что – этак каждый из вас к пятидесяти годам совершенно истреплется. Вы не даете работы собственному воображению. Лучше бы позаботились о неминуемой старости, когда бодрость вам пригодится, но нет – вам кажется, что молодости конца не будет. Просто смешно! – Мистер Пендайс уставился на дочерей и глядел до тех пор, пока они не воскликнули:

– Ах, папа, как ты можешь!

Нора, более решительная, чем Би, добавила:

– Не правда ли, мама, папа невыносим?

Однако миссис Пендайс неотрывно глядела на сына. Как долго он не приезжал, как долго пустовало его место за столом!

– Сегодня мы сыграем в пикет, Джордж, – произнесла миссис Пендайс.

Джордж поднял глаза и кивнул с невеселой улыбкой.

По толстому мягкому ковру неслышно двигались вокруг стола дворецкий и второй лакей. Свет восковых свечей мерцал на серебре, добавлял фруктам глянца, цветам – сияния, девичьим шейкам – молочной белизны. Румяное лицо Джорджа казалось еще здоровее, накрахмаленная манишка – еще ослепительнее. Свет играл гранями драгоценных камней в кольцах, что унизывали длинные белые пальцы миссис Пендайс, подчеркивал прекрасную осанку и щеголеватость сквайра. Воздух был тяжеловат от сладкого запаха азалий и нарциссов. Глаза Беатрисы туманились мыслями о молодом Тарпе: нынче он признался ей в любви, и она боялась, что отец не даст согласие. Миссис Пендайс думала о Джордже, украдкой бросая взгляды на его хмурое лицо. Тишину нарушало только позвякивание столовых приборов да голоса Норы и сквайра – отец и дочь говорили о пустяках.

А за пределами столовой (высокие окна были распахнуты) лежала в ночном покое земля. Луна (оттенком – абрикос, формой – соверен) зависла над вершинами кедров; в ее свете безмолвствовали поля, но зато, почти околдованные им, лепетали сквозь полусон живые изгороди. Магический круг, а за его пределами непостижимая, неведомая тьма – великая тьма, сумевшая скрыть все тревоги мира от глаз тех, кому столь уютно в особняке.

Глава 3. Ночь-предвестница

В день большого заезда в Кемптон-парке, когда Эмблер, заявленный как фаворит, безнадежно отстал с самого начала, Джордж Пендайс как раз собирался отомкнуть дверь комнаты, которую снял поближе к квартире миссис Беллью, и уже поворачивал ключ в замочной скважине, как вдруг из тени выступил незнакомец и произнес:

– Мистер Джордж Пендайс, я полагаю?

Джордж обернулся:

– Да, это я. Что вам угодно?

Незнакомец вложил ему в ладонь длинный конверт.

– От фирмы «Фрост и Таккетт».

Джордж вскрыл конверт и прочел первые строки:

«ОТДЕЛЕНИЕ ВЫСОКОГО СУДА ПО НАСЛЕДСТВЕННЫМ ДЕЛАМ, ПО ДЕЛАМ РАЗВОДОВ И ПО МОРСКИМ ДЕЛАМ

Смиренное прошение Джаспера Беллью…»

Джордж поднял глаза, и их выражение – непритворно-безразличное, безропотное, беззлобное, затравленное – вынудило посыльного отвести взгляд. Ему стало стыдно, будто он ударил того, кто и так повержен наземь.

– Благодарю. Доброй ночи!

Джордж заперся в комнате и внимательно прочел документ. В нем содержалось несколько конкретных подробностей, а заканчивался он требованием возместить ущерб. Джордж усмехнулся.

Получи он подобное послание месяца три назад, реакция была бы иной. Три месяца назад, поняв, что пойман, Джордж пришел бы в ярость. Его мысли приняли бы следующий оборот: «Я впутал ее в историю; я сам впутался в историю. Кто мог знать, что так выйдет? Вот дьявол! Нужно встретиться с компетентными людьми; нужно положить этому конец. Не поверю, что выхода нет». Джордж не отличался богатым воображением: его мысли живо обломали бы крылья в этой клетке, он сразу начал бы действовать, но послание пришло не три месяца назад, а сегодня…

Джордж закурил сигарету, опустился на диван. Среди его чувств преобладала необъяснимая надежда сродни радости во время похорон. Можно, значит, пойти к ней прямо сейчас – повод веский, – вместо того чтобы сидеть здесь и ждать… ждать… ждать, пока она сама не соизволит появиться.

Он встал, выпил виски, снова шагнул к дивану и сел, подумав:

«Жду до восьми. Не придет – сам пойду».

Напротив дивана было большое зеркало, и Джордж отвернулся к стене, чтобы не видеть своего отражения. На лице его застыла мрачная решимость, он словно говорил: «Я им всем покажу, что меня