В соседней комнате Антония слышала их голоса и притворялась спящей. До ее слуха доносились звуки того, как Рафаэла в конце концов зажигала лампу. Антония с широко открытыми глазами натягивала одеяло и ощущала себя потерянной в этой странной темноте. «Что сейчас делает папа? Наверняка все еще меня ищет…» Прошло пять месяцев с тех пор, как полковник Корона похитил ее там, на побережье.

Луиса постучала в ее дверь. Антония зажала себе рот, чтобы подавить крик.

– Пойдем к девочкам! Нечего одной куковать.

Антония не ответила. Той ночью в дверь их дома точно так же постучали. «Антония, иди, посмотри, кто явился в такой час», – велел отец.

Девушка открыла дверь и успела заметить лишь сверкающие в темноте глаза. Ей на голову накинули плотную ткань, подняли на руки и вырвали из родного дома. Похитителей было много. Она слышала их голоса: «Сюда ее, быстро!» Другие руки подхватили ее и усадили на лошадь. Сквозь ткань Антония чувствовала тепло их тел: и лошади, и человека, который ее увозил. Лошадь скакала галопом, Антония задыхалась под покровом, как и сейчас, когда Луиса ее звала, а она пряталась под одеялом, не понимая почему. Парализованная страхом, девушка не осмеливалась ни пошевелиться, ни вздохнуть.

Мужчина остановил лошадь:

– Нельзя везти ее всю ночь под покрывалом, задохнется.

Антония увидела перед собой молодые глаза, которые смотрели на нее с любопытством.

– Она гуэрита [4]! – удивленно воскликнул мужчина, и любопытство в его глазах сменилось грустью.

– Ну, да! Конечно! Ее папаша – гачупин [5] Паредес, – ответили ему.

Капитан Дамиан Альварес приобнял девушку:

– Не бойся, ничего с тобой не случится. Передадим тебя полковнику Хусто Короне.

Антония вновь задрожала. Мужчина прижал ее крепче.

Начинало светать, и они подъезжали к Тексмелукану, где их ждал полковник.

– Не отдавайте ему меня… Лучше возьмите с собой, – умоляла Антония.

Капитан не ответил. Он опустил взгляд, избегая ее глаз.

– Не отдавайте ему меня…

Альварес крепко прижал ее и поцеловал.

– Пожалуйста, оставьте меня с вами! – рыдала Антония.

Капитан, не отвечая, накрыл ее вновь и молча передал Короне. Сквозь ткань пленница чуяла запах застарелого перегара.

– Все вон! – приказал полковник.

Шаги капитана Альвареса стихли вдали. Запах перегара становился все крепче. Никогда прежде Антония не испытывала такого ужаса, даже той давней ночью, когда услышала пугающий вопрос:

– Антония, к тебе приходил уже Бледнолицый Монико?

В темном коридоре ее дома, полном ветвящихся теней, странные девочки тянули к ней любопытные лица и с нетерпением ждали ответа.

– Нет.

– Тогда не открывай, если постучит.

– Он спустится с луны и укусит тебя между ног. Кровищи будет!

Антония застыла в ужасе, не в силах двинуться, посреди клубящихся черных теней на белых стенах.

– Бледнолицый Монико приходит каждое полнолуние!

И девочки убежали.

Никогда прежде Антония не испытывала такого ужаса, ровно до тех пор, пока не осталась в полной беспомощности, обернутая покрывалом, перед полковником Хусто Короной. Он сдернул ткань, и незнакомые глаза, темные и маленькие, приблизились к ее губам. Антония вмиг покрылась ледяным потом и заерзала на кровати…

«Где же морской бриз? Задохнешься в этой долине…» В соседней комнате разговаривали.

– Иди, приведи гуэриту. Наверняка плачет.

– Не пойду я. Ты же знаешь, она кричит, как чокнутая, когда стучат в ее дверь.

Луиса нервно курила и смотрела на близняшек, лежащих в одной постели, полураздетых, с нежными грудями и красивой кожей цвета кедрового ореха. Их сонные глаза и по-детски приоткрытые рты будто намекали на то, чтобы Луиса вернулась в свою комнату.

– Почему она такая? – поинтересовалась Роза.

– Не знаю. Я говорила ей, чтобы она не волновалась и, когда он будет брать ее, чтоб вела себя так, будто привыкает. Тогда он успокоится и даст ей больше свободы, – задумчиво произнесла Рафаэла.

– В конечном итоге сначала тебе плохо, но это длится недолго, а потом даже начинает нравиться, – добавила Роза.

– Совершенно верно! – воскликнула Рафаэла и, оживившись, вскочила с кровати и потянулась к корзине с фруктами.

– Перекусим, пока эти не вернулись…

– А что бы они сказали, если бы мы сбежали куда-нибудь повеселиться? – произнесла Луиса, надкусывая апельсин.

– Нельзя. Нельзя оставлять генерала одного. Не видишь, как он себя ведет? Коварство этой Хулии ни к чему хорошему не приведет.

Луиса в ярости выпрямилась:

– Прибил бы он ее уже! Тогда бы все успокоились.

– Заткнись! Не будь такой грубой!

Луиса внезапно почувствовала себя одинокой, с горечью осознавая, как сильно она отличается от этих двух девушек.

– Я детей бросила, чтобы пойти за ним. Всем ради него пожертвовала. Я не такая, как вы, я здесь не только для удовольствия. У меня был дом, семья. А Хулия – потаскушка. Если не верите, спросите у отца Бельтрана.

– Полностью согласна, да только мы все в этом участвуем, – признала Рафаэла.

– Я не участвую! – отрезала Луиса, выпрямляясь.

– Ага! Ты его законная жена, что ли? – пошутила Роза.

– Я сделала ошибку из-за любви. Я была слепа. И он меня не заслуживает!

– Ну, хоть чего-то да заслуживает. Глаза вот у него красивые, а когда мы купались в бассейне, я заметила, что у него красивые плечи.

Луиса с негодованием взглянула на Рафаэлу. Та была права: они все шлюхи. Луиса представила, как плечи ее любимого накрывают плечи Рафаэлы. В бассейне она чувствовала себя неуверенно. И рядом с этими жаждущими фруктов женщинами – тоже. Они выглядели глупо, сидя полуголыми на смятой постели. Луисе захотелось уйти, сквозь щели в дверях пробивался свет: скоро утро. Пройдет еще немного времени, и Хулия вернется в отель вместе со своим любимым и его дружками.

Днем женщины были лишены общества военных. В эти часы они расчесывали волосы, качались в гамаках, вяло ели и ждали наступления ночи, полной обещаний. Иногда по вечерам они выезжали на лошадях: Роза и Рафаэла восседали на серых седлах, Хулия – на зеленом, все трое смеялись, в золотых украшениях, с серебряными шпорами, у каждой в руке хлыст, которым они сбивали шляпы с мужчин, зазевавшихся на дороге. За дамами следовали их любовники. Икстепек завороженно наблюдал, как они проезжали мимо, а они посматривали на нас сверху вниз и удалялись, покачиваясь в такт пыльной рыси своих лошадей.

Луисе эти конные выезды доставляли страдания. Верхом она ездить не умела, к тому же вид Флореса в свите отъезжавших любовников вызывал у нее горькие слезы. Оставшись одна, она сидела на балконе и пыталась привлечь внимание проходящих по улице мужчин: обнажала плечи, курила и бросала на них кокетливые взгляды. Какой-то