которой, каждый год обновляясь, победоносно взирало на мир изображение Никанора Фомича. Осыка осознавал, что обогнать «Гарный» и вернуть былую славу ему не удастся. Казнил себя за то, что в свое время сдрейфил и ушел на «Лисичку», что самого себя перехитрил. Он еще оставался руководителем участка, имевшего вполне удовлетворительные показатели, но его уже не выдвигали в президиумы, не выбирали на слеты, не рассказывали о нем по радио, не предлагали принять участие в посвященной передовикам телепередаче, газетчики перестали прославлять его, и Никанору Фомичу порой начинало казаться, что он уже не существует вовсе. Свои неудачи Осыка связывал с появлением на «Гарном» Колыбенко, и в нем исподволь накапливалась неприязнь к молодому инженеру, превратившаяся в конце концов в загустевшую злобу. А Колыбенко и не подозревал, что обрел в Никаноре Фомиче недоброжелателя, врага. Он наслаждался медовой порой своей трудовой жизни. В канун Дня шахтера министр наградил его знаком «Шахтерская слава», а Репетун с подчеркнутой торжественностью вручил ордер на трехкомнатную квартиру.

Нельзя сказать, чтобы жизнь Колыбенко состояла из одних радостей и восторгов. Были и производственные конфликты, и большое горе. Конфликтовать приходилось с Репетуном. Основная причина — ДПД. Колыбенко обосновал расчетом: польза, приносимая днями повышенной добычи, — величина мнимая. Фактически, нарушая производственный ритм, они наносят трудновосполнимый ущерб и приводят в конечном счете к снижению угледобычи. Репетун имел на ДПД иной взгляд и утверждал его предоставленной ему властью.

Эта и подобные ей неприятности были ничтожными по сравнению с горем, обрушившимся на него и Ксеню: их первенец родился слабеньким и вскоре умер. Ксеня тяжело заболела. Он испугался, что может потерять и ее, и опустил руки. Но «Гарный» ревниво требовал к себе повседневного внимания, не оставлял его один на один с тяжкими мыслями, и тем самым помог ему устоять. Ксеня, как примятая травинка, поднималась мучительно медленно. Время, иногда музыка, он, а еще его мама помогли ей в конце концов выпрямиться. А год спустя родилась Леночка — полнощекая, крепкая малышка, и Ксеня засветилась радостью.

А каким счастливым был Колыбенко! Когда друзья спрашивали: «Как жизнь?» — он весело отвечал: «Хороша!» Ведь у меня даже участок «Гарный», что в переводе на русский означает «Хороший!»

Потом его назначили заместителем главного инженера шахты. Повышение не обрадовало. «Заместитель, — считал Колыбенко, — исполнитель воли непосредственного начальника. Его тень. И — только…» А он не хотел быть тенью. Ничьей.

Работая начальником участка, Колыбенко вкусил плода самостоятельности и ощутил его подлинный вкус. Удивительными свойствами обладает этот фрукт: человеку безвольному, робкому, ленивому он кажется горьким, как полынь. Раз отведав, такой человек потом избегает его всю жизнь. Вяжущую и обжигающую горечь плода самостоятельности чувствует и тот, кто смел, энергичен, но еще зелен, недостаточно опытен, чтобы различить в нем и другие привлекательные качества. Но если та горечь не испугает парня — он быстро дозреет, начнет различать эти качества, по достоинству оценит их и уже не захочет с тем плодом расставаться. Так произошло и с Колыбенко.

Однако незаметно для себя он вскоре полюбил свою новую работу. Главный инженер «Первомайки» Богаткин в ту пору часто болел, и Колыбенко пришлось сразу окунуться в водоворот неотложных дол. Впервые предстало перед ним во всей своей сложности современное горное предприятие с его многотысячным коллективом, разнообразной и сложной техникой, с множеством нерешенных вопросов и проблем. Не будь рядом такого наставника, как Богаткин, они захлестнули бы его. Богаткин владел удивительным искусством отличать дела очень важные, первостепенные, от просто важных и не срочных дел. Он выстраивал их в строгий ряд, никому не позволяя ломать его. И получалось так, что главный инженер со своим аппаратом всегда занимался только самыми неотложными в данный момент делами и успевал, несмотря на сверхзанятость, завершать их в нужный срок.

Богаткин сразу же почувствовал в Колыбенко преемника, о каком мечтал, и стал все чаще и чаще передоверять ему бразды правления технической политикой шахты, решительно забирая их, едва коляска, именуемая инженерной службой, вылетала на обочину или застревала в глубокой колее. Забирая вожжи, он объяснял, какой из них и когда надо было шевельнуть, а когда, по его понятиям, следовало и принукнуть.

Когда Репетун ушел на пенсию, а Богаткина назначили директором шахты, — он порекомендовал на свое место Колыбенко. Предстояла беседа с Килёвым. Несколько месяцев назад трест был реорганизован в комбинат. Фрол Иванович стал начальником комбината, Виктин — главным инженером. Комбинат остался в здании бывшего треста, Килёв — в прежнем своем кабинете. На первый взгляд все осталось на своих местах, лишь поменялись вывески. Но за ними скрывалось новое содержание: одна управленческая ступенька (трест) исчезла, вторая (комбинат) взяла на себя прежде несвойственные ей функции.

Колыбенко не встречал Килёва с начала реорганизации. Тот сильно сдал: стал сутулиться, резче обозначились морщины. Уловив на себе вопросительный взгляд, Фрол Иванович усмехнулся:

— Высоко забрался. А чем выше, тем разряженнее атмосфера. Кислорода не хватает. Ничего, адаптируюсь… Помните, — присаживаясь рядом, круто изменил разговор, — пять лет назад я взялся научить вас плавать?

— Помню.

— И научил.

— Научили, — весело подтвердил Колыбенко.

Фрол Иванович рассмеялся:

— Оказывается, уж не такой и плохой этот наш жиздринский метод. — Закурил. Глубоко затянулся. — Тогда я сбросил вас в речной омуток. Был он хотя и глубоким, с илистым дном и водоворотами, но небольшим. А теперь есть у меня на примете водоемчик посолиднее, с донными течениями… И водичка в нем похолодней. Рискнем?

— Рискнем, — заражаясь настроением Килёва, согласился Колыбенко. После недолгого размышления добавил: — Но на прежних условиях: если начну пускать бульбы, вы меня за чуприну и — в лодку.

— Само собой разумеется!..

Идя сейчас по заснеженной аллее, Колыбенко невольно замедлил шаг, продолжая про себя тот, пятилетней давности разговор: «Нет, Фрол Иванович, из омута, в который я угодил, вы меня не вытянете. Сил не хватит». Вспомнилось и предупреждение Виктина. К нему Колыбенко зашел прямо от Килёва. «Представься, — посоветовал Фрол Иванович, — будущему шефу». Олег Михайлович держался солидно. От прежней суетливости в нем и следа не осталось. «Уверен, министерство с должным пониманием отнесется к нашему представлению и скоро вы станете главным инженером. Заранее поздравляю вас! Пользуясь случаем, советую запомнить следующее. — Виктин вышел из-за стола, заложил руки за спину, отчего стал еще ниже. Меряя кабинет короткими неторопливыми шажками, продолжал: — Людям свойственно ошибаться. Инженерам, и даже главным, — тоже. Служебные ошибки делятся на административно и уголовно наказуемые. Для горного инженера уголовно наказуемым проступком является пренебрежение правилами безопасности. За любой другой промах вас могут снять с работы, понизить в должности — не более того. За аварию с тяжелым исходом — суд, тюрьма. —