Только Кируша трудно понять. Он живет надеждами на какие-то особые перемены в жизни страны, жалуется на недостаточное образование, хочет побывать в далеких городах. И совсем не помышляет о женитьбе. Больше того, совсем не интересуется девушками. Только время от времени вспоминает о Харьяс. А что о ней говорить? Отрезанный ломоть! Кирушу же двадцать два года, возраст для деревенского жениха, можно сказать, критический. Совсем недавно женили парней в четырнадцать лет…

Кируш разговоры на эту тему не поддерживал или отвечал чем-нибудь вроде: «Умирать еще не собираюсь. Все, что мне положено, возьму сполна. Все дело в том, кто к чему стремится…»

Купаясь в теплой воде запруды, парни чувствовали себя веселыми и счастливыми.

И вдруг удар колокола… Он донесся из деревни и гулким эхом покатился по речной долине. От второго удара, еще более мощного, вроде бы даже заволновался, зашуршал камыш…

Кируш и Прагусь, вопросительно переглянувшись, выскочили на берег.

«Дон-дон-дон… Дон-дон-дон…» — звенел колокол, сотрясая горячий воздух. Что-то случилось. Неужели пожар!

Кируш дрожащими руками начал натягивать на себя солдатские штаны.

Прагусь, торопливо одеваясь, не спускал испуганного взгляда с серых изб, крытых соломой. Они очень напоминали прошлогодние скирды.

Не было ничего тревожнее звона колокола в летнюю пору. Чаще всего он извещал о пожаре. А это бедствие страшнее голода, грознее мора. Оно за несколько минут превращает в пепел все крестьянское добро, заработанное кровью и потом.

Между тем, нигде не было видно ни огня, ни дыма.

— Что за чертовщина? Неужели какая-нибудь буза? — недоумевали Кируш и Прагусь, приближаясь к деревне.

— Чайку не угодно ли с вареньем, Кирилл Герасимович, Прокофий Афанасьевич? — крикнул им из окна Иван Иванович Долбов.

Не оглядываясь и не отвечая на приглашение «бывшего», они зашагали еще быстрее. У околицы толпились бабы и девки с лубковыми корзинками и сумками на плечах и о чем-то шумно галдели.

— В чем дело? Что случилось? — нарочито громко и спокойно спросил Кируш.

— Да вот стоим и спорим, имеют ли право бабы разрушать вашу стройку, — ответила одна и потупилась, как и полагается добропорядочной девушке в разговоре с человеком, уважаемым и занимающим высокое положение.

— Как — разрушать? Это еще что такое! — повысил голос Кируш, бросив испуганный взгляд в сторону Эль-ту, который высился вдали среди желтеющего моря злаков.

— И то правда, нам-то что за дело, — снова загалдели женщины и стали расходиться по дворам.

— Объясните толком, кому и чем помешала наша стройка? — повторил свой вопрос Чигитов.

— Разве непонятно? Слышал, бабы зазвонили? Ну вот, они взяли лопаты, топоры и побежали на вашу стройку, хотят ее разгромить, — пояснила одна из женщин и тоже пошла прочь, по пути высматривая среди травы кустики булдырана, любимой приправы к салме.

Кируш и Прагусь, поняв друг друга без слов, побежали, минуя деревню, к Эль-ту. У подножья холма кружком стояла небольшая группа женщин. Кируш и Прагусь подошли к ним. На земле в центре круга лежал теленок со сломанными передними ногами. В его больших синих с поволокой глазах, казалось, стояли слезы. Около теленка сидела, всхлипывая, его хозяйка, другие ее утешали.

— В чем дело? Что тут случилось? — задал тот же вопрос запыхавшийся Кируш.

Женщины вздрогнули.

Они не ожидали появления здесь самого председателя сельсовета.

— Вы чего молчите? Я вас спрашиваю, что вы тут делаете, что здесь случилось? — повторил свой вопрос Чигитов.

Осмелев, заговорили сразу все, стараясь обратить внимание только на себя. Кируш и Прагусь с трудом, наконец, поняли, что произошло. Оказывается, рабочие, которые здесь рыли колодец, ушли обедать и не покрыли яму досками. В окрестностях Эль-ту, бывших владениях Чалдуна, а ныне — общественном выгоне, паслось стадо. Один теленок попал в яму и сломал себе ноги.

— Идите по домам, а тебе, тетка, купим на общественный счет другого теленка. Этого же зарежь и накорми детей свежей телятиной, — сказал Кируш и стал подниматься на холм.

— Сваришь полбенную кашу с телятиной — не забудь меня пригласить, — как обычно, шутливо и добродушно крикнул Прагусь и пошел за другом.

А вслед им понеслись угрозы и ругательства.

На вершине холма другие женщины поджидали их с топорами, лопатами, ломами и даже железными вилами в руках. Колодезная яма, вырытая больше чем на двенадцать сажен, наполовину была уже засыпана, самодельный блок, сооруженный по проекту Кируша, разрушен (столб валялся на земле, канаты изрублены, бадьи опрокинуты), а инструменты, оставленные землекопами, завалены глиной.

Кирушу и Прагусю не удалось толково поговорить с женщинами. Те сразу же начали срамить их, не стесняясь в выражениях. Они припомнили своему сельскому начальству все: отобрали у Долбова мельницу, обещали сделать ее общественной, а она все еще бездействует… Строили мост через реку, заставляли мужиков работать бесплатно, мост же еле держится и ходить по нему небезопасно. Наконец, затеяли рытье колодца и чуть не отравили дурным воздухом людей, а теперь вот погиб теленок…

Из стараний Кируша успокоить разбушевавшихся женщин так ничего и не вышло. Не помогли и шутки-прибаутки Прагуся.

Бабий бунт принимал серьезный оборот. Кируш и Прагусь поняли, что им не справиться с разошедшимися женщинами, и сочли за благо убраться восвояси.

— Что, лоботрясы, обожглись? — кричали те им вслед, — Запустил парень руку девке за пазуху, да напоролся на ежа.

— Эй, чинодралы, бесштанные дьячки, куда побежали, поджав хвосты? Стойте, стойте, так и быть, пожалеем вас, кто-нибудь ублажит под полынным кустиком.

Кируш и Прагусь, готовые провалиться сквозь землю, только и могли что прибавить шагу. Они решили немедля отправиться к Ягуру Ятманову, который теперь возглавлял вол-исполком.

Нужно было рассказать ему обо всем, попросить совета, а то и заручиться его поддержкой.

Чигитов и Эльмуков давно собирались побывать у своего старого друга. Их всерьез начинали беспокоить неудачи, осложнения в работе, недовольство односельчан. Разумеется, они ни в чем не считали себя виноватыми. Дескать, такие уж люди, чем больше с ними цацкаешься, тем требовательней становятся.

И в самом деле, чем не угодили они своим односельчанам? Живут скромно, ничем не злоупотребляют, иной раз ночами не спят, все думают — мечтают о счастье для народа. И никакой признательности…

Ну были у них заблуждения, ошибки…

Без содрогания Кируш до сих пор не может вспомнить, как когда-то дал Чалдуну обмануть себя, — в день «чапанного восстания» уехал из деревни, по настоянию больной матери взял у него корову.

Но сколько же можно попрекать этим? Да уж если на то пошло, у них, односельчан, ошибок и заблуждений было не меньше.

Что касается Прагуся, то его-то