«Я умру при свете солнца», – отметил Ленский, и вымученная улыбка заиграла на его лице.

Тени едва проступали в его глазах, он слишком долго пребывал в темноте. Но голос он узнал сразу.

– Да уж, видок у тебя так себе.

Ленский помотал головой, рассчитывая обрести зрение, но не получилось. Скорее, воображение дорисовало к голосу облик Евгения Онегина.

– Тебя не били и не мучили, говорят, даже исправно кормили, так отчего ты выглядишь как голодная измученная псина? – Голос друга звучал насмешливо и по-доброму, без сочувствия, укора или обвинений.

Ленский хлопал глазами, не в силах оторвать взгляда от его лица. Перед ним действительно стоял Евгений Онегин, улыбался и, казалось, радовался встрече. Друг не злорадствовал, непохоже, что пришел навестить его перед казнью.

В голове Ленского все перемешалось. Почему Онегин здесь? Следовало ответить ему какой-нибудь остротой, но слов не нашлось. Владимир не представлял, как себя вести. Он только осознавал, что очень рад видеть друга. Даже если в последний раз в жизни. Даже если тот явился посмеяться над ним за глупость, по которой он попал сюда. Все равно, какое это счастье – видеть Евгения! Губы Ленского задрожали и никак не желали складываться в улыбку. Дыхание выходило прерывистым, глаза смотрели не моргая.

Онегин небрежно склонил голову набок и состроил задумчивую физиономию.

– Понимаю, что ты провел две недели в полном одиночестве, но это слишком мало, чтобы лишиться дара речи. Ты же поэт, говорливость и красноречие у тебя в крови.

Ленский покачал головой, сам не понимая, что этот жест означает. Он сделал пару шагов навстречу Онегину, а тот шагнул к нему. Они столкнулись плечами, и Ленский почувствовал руку друга на своей спине. Глухие рыдания наконец вырвались из его груди.

– Так глупо. Так глупо. Прости, – прошептал Владимир, схватив Онегина за плечо. – Я безмерно рад, что увидел тебя перед смертью.

– Да полно тебе, и ты меня прости, – спокойно отозвался тот. – Действительно, глупо все получилось… Почему перед смертью? – Евгений отодвинул от себя друга и вопросительно посмотрел ему прямо в глаза.

– За эпиграмму… меня казнят, – пробормотал растерянный Ленский.

– А, это! Нет, не казнят. Даже суда не будет. Тебе вынесли предупреждение. – Онегин, как всегда, немного растягивал слова и говорил пренебрежительно, словно речь шла о каких-то пустяках. – Не думаешь же ты, что мы с Дельвигом две недели оббивали пороги государственных учреждений ради того, чтобы наблюдать, как тебя повесят? Ну уж нет, мои труды дорогого стоят. Я собрал на тебя шесть ходатайств от весьма могущественных людей. – Евгений многозначительно округлил глаза. – И четыре положительные характеристики. Тебя выпускают. Я как раз за тобой приехал.

Ленский сглотнул и просиял, не в силах поверить своему счастью. Твердая рука друга поддержала его, иначе бы он упал в обморок.

На улице светило солнце, будто вечно пасмурный Петербург выдал Ленскому индульгенцию и разрешил насладиться простыми радостями: солнцем, речным простором и ветром в лицо. Владимир несколько раз вздохнул полной грудью, а потом широко развел руками, удостоверяясь, что по сторонам от него нет холодных каменных стен. Он запоминал вкус свободы, чтобы знать, чем дорожить.

– Мне надобно немедленно ехать к Ольге, – заволновался он. – Вымолить у нее прощение за то, что не поверил… о боже, даже не стал ее слушать! За то, что повел себя как полный болван! Поверил сплетницам!

– О, сплетницы переменили свое мнение. Еще две недели назад с исступлением доказывали, что я встречался с Ольгой в комнатах сомнительной репутации, а теперь с тем же исступлением утверждают, будто это была чья-то дурная шутка. Якобы над ними кто-то хотел пошутить, – засмеялся Онегин. – А Ольга? Я уверен, Ольга простит тебя. – Он насмешливо вскинул бровь и обвел друга оценивающим взглядом. – Но я бы на твоем месте сначала привел себя в порядок.

Ленский ахнул, только сейчас поняв, что выглядит просто ужасно.

– Да! – кивнул Онегин, наморщив нос.

– Я в неоплатном долгу перед тобой, – проговорил Владимир.

– Ужин в ресторане «Талон», и я не плачу за особняк, в котором состоятся обе свадьбы.

– Обе? – округлил он глаза.

– Ты много пропустил в своей тюрьме, – со смехом сообщил Онегин. – Уверен, сестры пожелают свадьбу в один день.

– Что? Сестры?

Глава 40

– На нормальной женщине жениться надобно! – ворчала старая нянька, ставя поднос с чаем и пирогами на низкий столик. – На взрослой и серьезной, а не на соплюхе с ветром в голове. Сам-то, поди, уж не мальчик.

В платке, повязанном концами вверх, в простом коричневом платье, всегда в коричневом платье, у нее и не было других, его старая, уже дряхлая настолько, что едва ходила, нянька Зинаида сгребла со стола письмо и запихнула в карман юбки. Это письмо князь Вяземский получил с утра от Татьяны Лариной.

Князь пригласил ее на прогулку. Татьяна сообщила ему, что выходит замуж. Вежливо, открыто, до того как он узнает новость от светских сплетниц.

– Чего в ентом письме сто раз читать? Чего ты там с первого раза не понял? – проворчала нянька, проследив за взглядом князя.

Однако обратно он письма не потребовал. Оно навсегда исчезло в складках коричневого платья.

– Вот и правильно, – похвалила нянька его смирение. – Чаю откушай и делами займись. Свое разбитое сердце государю императору вместо докладу не принесешь.

Дмитрий Николаевич хмыкнул. Его старая Зинаида являлась одной из тех редких людей, которых он помнил в своей жизни с самого рождения, и единственным человеком, кто разговаривал с князем в таком тоне. Она и в его детстве была прямолинейна, резка и называла вещи своими именами, сколько ни грозил Зинаиде наказанием за это его отец.

– И нечего смотреть на меня грустными глазами. Не любовь, поди, неземная. Ты взрослый мужик, зачем тебе девчонка? С молодыми девицами что? Романтика всякая нужна, гулянья, признанья, обжимания, в общем козлом вокруг скакать. А тебе когда? У тебя то совет, то визит. То посол прибыл, то министры чего предлагают. Или, думаешь, она тебя дома ждать стала бы? – Лицо няни сделалось строгим и серьезным. – Не дури! Бога благодари, что от этой обузы тебя избавил. И заодно от позора. Есть ли у тебя время, желание и силы ловить молодую жену по салонам да чужим гостиным? То-то и оно! Выбрал государеву службу, вот и неси свой крест.

Князь перевел взгляд за окно, и хоть за прозрачным стеклом лил мрачный серый дождь, который за сегодняшний день уже несколько раз переходил в снег и снова в дождь, а перед его глазами возник образ