Юрик мне подсказывает:

– Я буду с вами судиться.

– Я буду с вами судиться! – говорю я.

Она сказала:

– Судись.

Тогда я решила забыть об этой рукописи. Забыть, и всё. Ну не судиться же с ней, в самом деле! Тем более я тот еще сутяжник. Недавно один мой знакомый писатель – боец, не чета мне! – рассказывал, как ему где-то отказали в виски, он пошел в другое место – ему и там тоже отказали, он в третье отправился, ему опять отказали!

Я говорю:

– Да что ж это за наваждение! Такому человеку заслуженному в трех местах отказали в виски!!!

– Не в виски, дура! – воскликнул он. – А в иске!!! Я тебе рассказываю, как я ходил по судам, а не по кабакам, идиотка! Ты и представить себе не можешь, что я уже три года живу на компенсацию морального ущерба!..

Я немного еще погоревала, потом думаю: чего я буду горевать, хрен с ним, мне уж давно пора прибегнуть к технике разочарования. Где ты, подбадривающая трость Гуйшаня? Опустись на мое плечо, ибо я опять забыла (хотя сколько раз твердил мне в прошлых и позапрошлых кальпах Желтый Владыка!), что важна не честность и преданность, а смутность и непредсказуемость.

Давно сочинил Он свою книгу, давно достиг просветления, а книга Желтого Владыки всё еще не вышла в свет, не достигла глаз читателей.

– Настоящая книга не должна быть напечатана, – Он когда еще объяснял мне. – Мудрые мысли не могут быть прочитаны. Брось эту затею с книгой, не трать попусту времени. Жизнь слишком быстра для слова. Любое наше утверждение вмиг окажется чучелом птицы, чей стеклянный глаз бессмысленно уставится в пустоту. Иди в Царицыно или в другой какой-нибудь парк, там еще не все листья облетели. И посмотри на деревья.

В тот день я вновь услышала свое сердцебиение рядом с травой и листвой.

А ночью мне приснился сон, что я – огромная – стою меж небом и землей.

Из солнечного сплетения у меня во все стороны тянутся сияющие нити. Вокруг – люди, люди… Как стаи птиц или как листья, поднятые в воздух осенним ветром. И солнечными нитями своими я связана с их пуповиной.

Когда-то, когда я отдала "Загогулину" Елене, у нас за стеной появилась маленькая девочка, она часто плакала ночами, была крикунья, потом – нетрудно догадаться – ее стали учить на фортепиано. А вчера за стенкой случился скандал, и я отчетливо услышала, как она сказала твердым голосом:

– Старики, если вы будете давить, я уйду из дома!

Так шли луны и годы. И ничто не нуждалось в том, чтоб мы это оценивали.

Однажды у меня опять зазвонил телефон. Это была Юля.

– Маруся? – она окликнула меня. – Что слышно?

Знаешь, когда я у своего дедушки спрашивала: "Что такое старость?", он отвечал: "Старость – это постоянная усталость и перечитывание классиков". Я почти полностью погрузилась во мрак и не могу читать, вот в чем ужас. Как наркоман, испытываю ломку. Развлекаюсь тем, что по телевизору смотрю мексиканские сериалы. Но женится он на ней или не женится – мне, видно, узнать не суждено, потому что время у них там идет – реальное.

– Давай я приду, – говорю, – и почитаю тебе вслух?

– Я это ненавижу!!! – вскричала Юля. – Всё равно что двое в постели занимаются любовью, приходит третий и бесстрастно их инструктирует. Но моя жизнь – фейерверк по сравнению с Леной. Всё-таки за ней должен был присматривать здравомыслящий человек. Сколько раз я ей говорила: "Не жалей денег! Возьми коммерческого директора". Она отвечала: "У меня хороший бухгалтер". Ну откуда ей в чем-нибудь разбираться, если она – стюардесса? Все ваши рукописи довела до типографии, а на типографию денег не хватило… "Что ж ты так всё истратишь, – я спрашивала, – а на черный день?" Она отвечала мне: "Черный день у меня будет, когда меня уже не будет"… Ты слушаешь?

– Да, – я отзывалась неохотно.

А сама думаю: может уже Елена не быть в моей орбите, а я – в ее? Пусть на карте ее звездного неба вдали виднеется точка Маруся, но не надо туда посылать ни сигналов, ни радиоволн – ничего. Эти пожизненные связи могут доконать кого угодно. Пора, пора мне повсюду, куда ни бросишь взгляд – находить одну только тишину… и практиковать покой подмышками. Это очень просто: поднял руки вверх – завибрировал – пал ниц – горячо поцеловал землю. И так семь раз по три раза в день на протяжении нескольких месяцев. Потом небольшой перерыв. А дальше с новыми силами – год или полтора.

Мой муж и сын говорят мне:

– Марусенька! У тебя есть места, где застоялось прошлое.

И все выбрасывают мое: старинную бабушкину резиновую грушу для спринцевания – черную, страшную, с длинным изогнутым пластмассовым хоботом, потом чьи-то небесно-голубые мужские носки в намертво закрученной стеклянной банке, будто замаринованные.

Я кричу:

– Не выбрасывайте! Они дороги мне как память, только не помню о ком!..

А сама себя уговариваю: отпускай, отцепляйся, неважно, утонешь ты или взлетишь – и в том и в другом случае тебе откроется тайна скольжения из полноты в пустоту, ты сможешь безупречно следовать потоку жизни.

Вдруг какие-то ржавые колесики неизвестно от чего стало жалко до слез.

– Маруся, – они кричат, – пойми, надо, чтоб свежий ветер надул твои сникшие паруса! Что ты хранишь в ящике стола свою детскую косичку? Где эта девочка, что ее заплетала? Выкинуть к чертовой матери, сломать шкафы, поклеить новые обои! Тогда ты сменишь прическу и начнешь жизнь сначала!!!

– И я не буду плакать, когда позвонят через тысячу лет – те, кто покинули меня, забросили, уехали, позабыли обо мне?..

– Да! – дружный хор весело ответствовал. – Этим людям ты будешь говорить, что ты занята и тебе сейчас некогда с ними разговаривать!!!

Что ж, возможно, вы, ребята, правы! Делать всё ради чистой радости это делать. Наслаждаться моментом ради самого этого момента! Ибо каждый миг бытия имеет свою ценность, каждое услышанное слово – вес и аромат.

Как я люблю проходные реплики, мелькающие лица в толпе, движущиеся фигуры на эскалаторе. Улица, троллейбус, какая-нибудь третьесортная забегаловка для меня – упоительный и непревзойденный театр. Я и сама – всего только персонаж некоей драмы, комедии, фарса, мексиканского телесериала – великолепная модель для наблюдения. Вся глупость мира заключена во мне, вся его нелепость и его вселенские амбиции.

Моя задача в том, чтобы полностью