– Я не могу, не могу… в этом доме, в котором… как же… сы-сыноче-ек, – опять начались рыдания.

Я себя не узнавала – я говорила хладнокровно и отстранённо.

«Похоронить, похоронить, похоронить», – отдавалось эхом в голове. В последний раз я хоронила родителей. Обоих сразу. Память. Два качающихся на плечах людей одинаковых гроба, плывущих среди январского холода. Подруги мамы, коллеги отца и бледные восковые лица родителей в гробах.

«Так, не думай ни о чём, не думай. Не сейчас».

– Вы можете забрать Даню к себе на какое-то время, если он согласится.

Она продолжала рыдать.

– Да прекратите вы, чёрт возьми! У вас остались внуки! ВАШИ ВНУКИ! И им обоим сейчас плохо, и с обоими я НЕ справлюсь! И если вы мне не поможете, то вы потеряете и их тоже!

Она замолчала. И я выдохнула и продолжила:

– Я ничего не сказала Егору. Пока. Сказала, что отец попал в аварию и в реанимации. Не вздумайте ему позвонить с утешениями! Даньку вчера скорая накачала транквилизаторами, он спит. Мне звонили из полиции – разбираются. Нашли предсмертную записку.

Послышались сдержанные рыдания. Она давилась слезами, но старалась держаться, за что я была ей крайне благодарна.

– Галина Ильинична, – я заговорила мягче, – мне кажется, сейчас самое время, чтобы пересмотреть наше отношение друг к другу. Я знаю, что не нравлюсь вам, но сейчас…

– Не о тебе речь, дорогая, не о тебе. – Она тяжело вздохнула.

– И то правда, – быстро согласилась я, – не обо мне. У вас есть внуки. Два классных парня. Подумайте о них. Я постараюсь прилететь завтра, если найдутся билеты. Или послезавтра в крайнем случае. Сейчас Данила у соседки.

– У этой грязной бабки с третьего этажа? – возмутилась Галина Ильинична.

«Значит, ей получше».

– Да. У неё. Если можете приехать – приезжайте. Только без драм. Если начнутся истерики – поедете обратно, слышите?

– Ты теперь мне ставишь условия…

– Галина Ильинична, я вас умоляю.

– Какой же этот год проклятый, какой проклятый… сначала мама, теперь вот… – всхлипывания, стон, вздох, – да, я поеду. Сейчас соберусь и поеду.

– Спасибо огромное, – слова были от всего сердца, – я очень вам благодарна.

– На кого ты оставишь Егора?

– На знакомую медсестру. Я скоро приеду. Держитесь. И позвоните мне, как доберётесь.

– Хорошо.

Она отключилась первой. Я мысленно поставила галочку, что это решено, и направилась обратно. И как только вышла в коридор, мне позвонил полицейский – я вернулась на балкон, потом позвонил Семён сказать, что он нашёл билет на завтра, и спросил – брать ли обратный из Петербурга в Израиль? Нет, пока не брать. Потом снова из полиции… а потом позвонил Даня, сообщил, что проснулся и что Лидия Степановна накормила его какой-то кашей, которую он сроду не ел.

Когда я пришла в палату, Егор сидел на полу уборной, склонившись над унитазом.

Я смотрела в салатовую стенку, пока его рвало, держала наготове влажное полотенце и думала о том, что до завтрашнего отлёта нужно успеть переделать кучу дел, из которых самое главное – договориться с медсестрой.

Голова слегка кружилась. Я словила себя на том, что не помню, когда в последний раз ела, но есть совершенно и не хотелось.

Равнодушное солнце жарило крышу тель-авивского аэропорта. Я уже прошла досмотр и паспортный контроль и сидела перед выходом. Ещё несколько часов – и я буду в Петербурге.

Аэропорт был огромный – чемоданы, сумки, люди всех расцветок, национальностей и религиозных предпочтений. Замотанные в чёрные бурки арабские женщины с тихими детьми, бойкие израильтянки с хохочущими младенцами, важные мусульманские мужчины, вальяжно прогуливающиеся вдоль огромных окон, и подростки в кипах с закрученными пейсами.

Напротив меня сидела семья – молодые мама с папой и двое детей – девочка лет восьми и мальчишка чуть постарше. Мужчина что-то забыл положить в чемодан, и они с женщиной вяло переругивались на иврите. Дети уткнулись в телефоны. Они очень напоминали нас, Клеверовых, какими мы были когда-то.

Я смотрела на них, и тоска подступала к горлу непролитыми слезами. «Так больше никогда не будет. Так больше не будет никогда. Никогда ТАК больше не будет!» Мне захотелось кричать и крушить всё, что попадёт под руку. Я на секунду зажмурилась и сжала кулаки что есть силы. «Дыши, просто дыши». Так говорил мне отец, когда я была совсем маленькая, усаживал на коленки со словами: «Маришка, если когда-нибудь совсем будет трудно, ты закрывай глазки и дыши. Считай, сколько вдохов и выдохов. Вот смотри как я… р-раз, д-ва… И станет легче». Папа, где ты сейчас, папа? В далёком и уютном раю? И тут же подумала про Диму: «Пусть черти тебя сожрут в аду, тварь!»

Мне хотелось приехать и надавать ему по тупой башке!

Два… всего два дня назад мир казался почти прекрасным, несмотря на болезнь Егора, к которой я как-то притерпелась. Два дня назад, собираясь встречать Семёна, я мучилась – что же надеть, чтобы было и не вульгарно, и не вычурно, но в то же время стильно, и надела единственное лёгкое платье, которое у меня было и которое теперь лежало в мусорном контейнере. Если бы вместо этого я написала мужу, позвонила ему… Господи…

Юда оказалась занята, и с Егором осталась русская медсестра Таня, пять лет назад вышедшая замуж за весёлого израильского парня. Я её знала не так хорошо, как Юду, но выбирать не пришлось. Егор клятвенно пообещал, что будет отписываться каждые два часа, хочет того или нет, и честно выполнял обещанное.

Объявили посадку. Чёрт, голова всё кружится. Я подошла к автомату со снедью, запакованной в разные цветные обёртки, и ещё с минуту соображала, что мне выбрать, – не хотелось ничего, но нужно было забросить в организм какие-то калории. Я ткнула в кнопки наугад, мне вывалились два одинаковых батончика, и я, не разбирая вкуса, быстро их съела.

Длинная людская очередь по трубе змеёй вползла в самолёт. Все расселись по местам. Выдохнули. Взлетели…

Глава 26

Через четыре часа Петербург встретил меня дождём.

И как только я подключила телефон, тут же посыпались сообщения. Егор писал, что у него всё хорошо, и слава богу. Данька писал, что бабушка рыдает, и я стиснула зубы. И я дважды поморгала, чтобы убедиться, что читаю правильно и отправитель – правильный. Это была бывшая подруга Светка: «Привет. Я всё знаю, Вероника