Ступени под ее ногами несколько раз скрипнули. Татьяна показалась себе неловкой. Она поступила глупо, явившись сюда. На что надеялась? Как посмела вмешиваться в то, что ее не касалось? Какое имела право?

Опустив голову, она вошла в гостиную, хотя, скорее, кабинет. Ходили слухи, что Евгений редко принимал у себя кого-то. Сразу стало понятно, что так и есть. Гостиная была обустроена с расчетом на одного человека.

В полутемной комнате горела пара светильников и пылал камин. На пушистом дорогом ковре, занимающем весь пол, расположились два маленьких диванчика и объемное кресло с подставкой для ног, развернутое к огню. Несколько картин с пейзажами украшали стены, в углу блестело зеркало. С секретера слетело или было сброшено несколько исписанных листов. Перочинный нож и перья покоились на столе. На кресле Татьяна заметила книгу, перевернутую обложкой вниз.

– Я отпустил прислугу, – сообщил Евгений, рассеянно глядя на нее. Он не помог Татьяне снять пальто. Она сняла сама и положила на диван, оставшись в простом платье и домашней кофте. – Чай могу приготовить только сам, придется подождать.

– Нет, не нужно, – слишком поспешно остановила Татьяна, не желая, чтобы он ушел. Она опасалась, что вся ее решимость испарится, если будет сидеть здесь одна и ждать.

Они молчали. Татьяна понимала: Евгений ждет, что скажет она. Объяснит, зачем пришла к нему. Она то опускала глаза долу, то поднимала на Евгения. Дыхание сбивалось. Она волновалась все сильнее и сильнее. Слова, которые следовало сказать, не приходили на ум. Чем дольше она молчала, тем становилось сложнее.

Евгений смотрел на нее. Просто, спокойно, не таясь, разглядывал ее лицо, волосы и фигуру. В его взгляде не сквозило ни ожидания, ни нетерпения.

– Ну что ж вы не присаживаетесь? – тихо спросил он. – Хотите поближе к огню?

Евгений жестом предложил на выбор кресло или канапе. Она присела на диванчик. Жар все еще жег ее изнутри, хотя, глядя на свои покрасневшие пальцы, Татьяна понимала, что замерзла.

Евгений смотрел на нее, словно на видение, которое явилось, потому что о нем очень много думали. А он беспрестанно думал о Татьяне. Позавчера, вчера и весь день сегодня. И вот она здесь, как будто немой ответ на его ожидание. Евгений смотрел на нее и не понимал, что теперь делать. Она молчала, и это было кстати. Он не желал, чтобы мираж рассеялся.

Евгений любовался ею. Какой удивительный у нее оттенок глаз! Татьяна вошла с холодной мокрой улицы, и радужка блестела серыми прожилками на ореховом фоне, а сейчас в ее глазах плясал огонь камина и опаловые разводы светились золотом.

Он понимал, что Татьяна пришла зачем-то, не просто так. Поставила под удар свою репутацию. Незамужняя девица в гостях у мужчины. Но он не начинал беседы. Любоваться ею Евгению хотелось больше, чем разговаривать о каких-то посторонних ненужных вещах.

Ее взгляд упал на письмо, листы которого лежали на столе и на полу.

– Вы кому-то пишете? Я отвлекла вас? – нашла в себе силы заговорить Татьяна.

– Пишу, – кивнул Евгений и так же спокойно добавил: – Вам.

– Мне? – изумленно переспросила она. Такой ответ казался немыслимым.

Евгений внезапно понял, что просто не в состоянии следовать светскому этикету, что-то изображать и делать важный вид. Придумывать для Татьяны, честной, искренней и непорочной, красивые округлые фразы представлялось оскорблением или даже святотатством.

– Да, я пишу тебе, – громко выдохнул он, переходя на «ты». – Пишу целый день. Выверяю каждую фразу, чтобы она выражала точно то, что я хочу сказать. Но у меня не получается. Два десятка попыток. На русском языке и на французском. Все одно. Видимо, я разучился писать, – он улыбнулся грустно и печально, – разучился думать.

Татьяна растерялась. Она уставилась на Евгения и хлопала глазами, не в силах взять в толк, что происходит. В нем все переменилось. Однако Татьяна не понимала, что именно. Она пришла говорить о другом. О чем? Она помотала головой. В сердце что-то зашлось. Что-то острое и глухое. То, чего она еще не понимала, а сердце уже догадалось.

– Я не понимаю… вы… ты мне пишешь… скажи, – бескровными губами попросила она. – Я же здесь. По-русски или на французском… скажи…

– А ты хочешь знать? – едва слышно прошептал Евгений.

Татьяна быстро кивнула, пока еще могла двигаться. Сердце замерло, и она не слышала его ударов. Не успевшие отогреться пальцы кололо иголками, тело онемело и не шевелилось, только губы дрожали.

– В письме, быть может, лучше? – Евгений старался звучать спокойно, но его вдруг одолел страх.

Его судьба решится здесь и сейчас. У него на глазах. Не потом, когда Татьяна наедине с собой прочитает письмо, а вот тут. Евгений увидит свой приговор в ее глазах безотлагательно.

– Нет-нет, сейчас. Скажи уже! – В ее голосе зазвенели требовательные нотки.

Она слышал себя будто со стороны, а в глазах потемнело. Казалось, если она – нет, не она, а ее сердце – немедленно не услышит то, чего ждет, оно остановится и не будет больше жить. Сознание уже покидало ее.

Евгений не моргая уставился на свои трясущиеся руки. Его знобило, словно в горячке. Он на мгновение задержал дыхание и признался:

– Я тебя люблю.

Он медленно поднял взгляд на Татьяну. Что бы сейчас ни увидел – презрение, неприязнь, злорадство, – он хотел это видеть. Любые чувства на лице любимой он желал рассмотреть подробно, до мелочей. Его словно магнитом притягивало к Татьяне, он даже слегка качнулся вперед. Больше всего на свете Евгений хотел придвинуться к ней, и если не коснуться Татьяны, то хотя бы ощутить тепло ее тела рядом. Но страх и ожидание держали его оковами, Евгений не смог пошевелиться.

Глаза Татьяны округлились, губы удивленно раскрылись. Она пыталась вдохнуть полной грудью, но получалось лишь сделать короткий глоток воздуха.

– Знаю, я недостоин тебя. Я не заслужил ничего, кроме презрения, – продолжил Евгений, приняв ее потрясение за негодование. – Я не смог разглядеть чудесного сияния в юной девочке. Ты была честна, безгрешна и совершенно открыта. Мне следовало хвататься за тебя как за соломинку, как за единственное спасение в этом мире, – пылко произнес он. – Но я был поглощен самим собой и ничего не видел вокруг. Болван. Тупоголовый болван. Больше про меня ничего не скажешь.

Татьяна немыслимым трудом вернула себе дыхание. Ее плечи подрагивали, в широко распахнутых глазах застыло изумление. Она не представляла, что сказать. Происходящее окружило ее какой-то