На первом этаже располагалось маленькое кафе, где подавали только напитки да пирожные. Сильва купила шоколадное и эклеры. Для себя и для подруги. Ей барин и денег дал на расходы, если понадобится. Сашка не без удовольствия заметила, что Катюша разглядывает ее и явно завидует. Она с подругой завела беседу, будто просто так навестила, мимо проходила, а сама по сторонам зыркала, чтобы нужного молодого человека не пропустить.

Все удачно получилось, хотя она уже не знала, что еще Катюше поведать, а потому принялась сочинять. Успела рассказать, что тайно с дворянином встречается и он даже ее любит, и тут как раз молодой человек появился в компании какого-то приятеля.

Они выпили кофе за столиком, а когда собрались покинуть заведение, Саша сначала испугалась, что вдвоем пойдут. Ей велели только одного сопроводить. Но потом второй, ей не нужный, снова ушел куда-то наверх. А ее молодой человек направился к выходу. Саша стремительно чмокнула в щеку Катюшу и побежала прочь, на выходе налетела на молодого человека и рассыпалась в извинениях, пряча лицо.

– Вам чем-то помочь? – предложил он, и это стало большой удачей.

– Буду вам очень признательна, если вы посадите меня в экипаж, – пролепетала Сильва голосом наивной дурочки дворянки. – Не думала, что окажусь в столь неловкой ситуации.

– Ничего страшного. К утру все пройдет. – В его голосе проскользнула грусть. – Любовные дела – вещь тонкая, часто видится непоправимой, но поверьте, будет новый день и все покажется не таким пасмурным, как накануне. Во всяком случае, я на это очень надеюсь.

Молодой человек предложил ей руку, и Сильва оперлась на нее. Из комнат мадам Боден они вышли, будто старые знакомые.

– У вас что-то случилось? Кто-то ранил вас в самое сердце? – поинтересовалась она, стараясь увлечь его беседой и задержать подольше.

На улице уже вечерело, собирался дождь, они стояли под самым фонарем, а экипаж все никак не подъезжал. Обычно в этом месте в ожидании стояло сразу несколько возчиков, но недавно из комнат вышла большая и шумная компания. Видимо, они разобрали все коляски, чем подарили Сильве еще несколько минут на улице с незнакомцем.

– Вы верно подметили, кто-то кого-то ранил в самое сердце.

Сильва грустно улыбнулась. Когда поднимала голову к своему незнакомому спутнику, она обеими руками придерживала капор, чтобы лицо не было видно прохожим или случайным наблюдателям.

А таковые имелись – и совсем не случайные.

– Неужели такому статному и красивому молодому человеку кто-то смог отказать?

– Могу вернуть вам ваш комплимент, – уже веселее предложил незнакомец.

– Увы, я некрасива, и мне на это частенько указывают. – Сильва не помнила, из какой пьесы были эти слова и какая романтическая героиня произносила их с подмостков театра.

Юноша улыбнулся совсем весело. Он не слишком вглядывался в лицо незнакомки, но даже в полутьме, в свете уличного фонаря, видел, что она абсолютно права. Красавицей ее не назовешь. Но у него было грустное романтическое настроение. Говорят, если хочешь преодолеть робость в большой компании, надо найти кого-то еще более робкого и взять на себя опеку о нем. Стало быть, если поддержать того, у кого тоже разбито сердце, может, и самому сделается лучше.

А эта барышня явно находилась в более печальном положении, чем он. Покидать столь неоднозначное заведение в одиночестве, да и вообще оказаться в нем в столь юном возрасте – должно быть, кроме боли израненного сердца ее мучили смущение и стыд.

Он приподнял девицу за подбородок, заглянул в ее глаза и прошептал:

– Красота в глазах смотрящего.

Девушка вдруг поднялась на цыпочки, облокотилась на его плечи и стремительно, так что он не успел опомниться, отодвинуться или дернуться, поцеловала в щеку. Через мгновение она уже запрыгнула в подъехавший экипаж и тот умчал ее вниз по улице.

– Ух! – Молодой человек рассмеялся. Романтические приключения в его планы не входили. Впрочем, если учесть, что это был поцелуй некой таинственной незнакомки… – Нет, все равно не радует.

Настроение по-прежнему оставалось таким же пасмурным, как осеннее петербургское небо.

Через минуту он уже забыл странное происшествие, а на случайных зрителей с противоположной стороны улицы даже не взглянул.

А вот парочка, ставшая свидетелем произошедшего, событием заинтересовалась и забывать не собиралась. Разглядывали они разъехавшихся молодых людей самым тщательным образом.

– Ниночка, не может быть! Это что, Онегин? – протараторила Алина Воронова, когда улица опустела. В предвкушении чего-то неслыханного на ее щеках сразу же вспыхнул румянец. Хоть еще было рано и не по погоде, но молодая женщина уже укуталась в меха. Она в притворном смущении прикрывала воротником носик и выныривала из меха, любопытно оглядываясь по сторонам.

– Так и есть. Я хорошо рассмотрела его лицо. Отсюда прекрасно видно. Совершенно точно, это он.

Вторая дама, блондинка в аккуратной шапочке с пером и в добротном теплом пальто, выглядела не менее элегантно. Ровно до тех пор, пока не посмотришь в ее лицо. Его выражение сразу нарушало всю гармонию. Сморщенный крючковатый нос и губы, сжатые в узкую полоску. Будто ей дохлую мышь под нос сунули. Весь петербургский свет знал, что этим своим крючковатым носом она лезла во все дела. И подробности этих дел, причем часто искаженные и приукрашенные, становились достоянием общественности. Нинон Морозова слыла первой сплетницей столицы.

– А ты видела? Видела, кто с ним был? – Нинон театрально приложила руки к груди.

– Нет, я не верю своим глазам! Они выходили из комнат… этой Боден. Это же публичный дом.

– Ну-у-у не публичный… – протянула Нинон.

Алина не стала тыкать в подругу подозрением, что та бывала гостьей этих комнат, вместо этого драматично вздохнула:

– О, бедный Ленский!

Их причитания и всхлипы прервала подъехавшая коляска, в которую дамы стремительно забрались.

Разбрызгивая по сторонам лужи и снег, рассекая мглистый и сырой воздух Санкт-Петербурга, коляска везла их в дом к графине Вороновой.

– У меня мы выпьем чаю и поговорим обо всем как следует. – Алина приложила холодные пальцы без перчаток к горящим щекам. – К тому же сейчас Анна приедет.

– Да, я так растерялась. Горячий чай будет весьма кстати.

Завтра эту новость будет обсуждать весь Петербург, но сегодня они первые посплетничают всласть.

Глава 34

Модест начинал привыкать к роскоши. Что ни говори, а дом графини был обставлен изысканно и богато. Мало кто в Петербурге мог позволить себе жить в целом доме – слишком дорого снимать, а