– Здорово! Значит, теперь меня сравнивают с серийным убийцей. – Прислонившись к холодильнику, я тру переносицу. – Но ты правильно поняла одну вещь. Я направила дуло на себя, это верно.

Она подходит ко мне, ее иссиня-черные глаза прожигают меня, словно лазер.

– Люди не просто так сжигают дома, Ханнабель. Обычно решение бывает обдуманным. Они хотят убедиться, что возврата назад не будет.

Конечно, меня удручали мои отношения с Майклом, но, пожалуй, я не была готова перерезать пуповину.

– Ты считаешь, я сама хотела разрушить эту связь?

Уголки рта Джейд ползут вверх.

– Ты изменилась с тех пор, как вернулась из Мичигана. – Она встряхивает прядь моих волос. – Взгляни только на себя. Как будто взяла отпуск и уехала из Идеального Города.

Я заправляю волосы за ухо:

– Гм… сейчас, может быть, не лучшее время напоминать мне, что я ужасно выгляжу.

– Все хорошо. У тебя теперь есть мама, и она тебя любит. – Джейд улыбается. – И этот парень из винодельни… Джей-Эр… Эр-Джей… черт его разберет! Когда ты рассказываешь о нем, у тебя такие счастливые глаза.

Я качаю головой:

– Ничего такого не будет. Конечно, он показался мне отличным мужиком. Но я почти не знаю его. А он не знает меня. Если бы он узнал, какой я была фальшивкой, это бы его оттолкнуло, как и всех прочих.

– Была. Это ключевое слово. А теперь нет. И если он такой славный, каким ты его описываешь, то ему будет совершенно наплевать на проступок тринадцатилетней Ханны.

– Это бесполезно. Он в тысяче миль.

Джейд вскидывает руки и оглядывается по сторонам:

– В тысяче миль от чего?

Глава 36

В три часа ночи, проснувшись с гулко стучащим в груди сердцем, я распахиваю застекленную балконную дверь, и на меня накатывает волна почти тридцатиградусной жары и девяностопроцентной влажности. Я выхожу на балкон и вдыхаю горячий воздух, но это все равно что дышать через слой пудинга. Ночная сорочка прилипает к груди, и я вцепляюсь в ограждение балкона, пытаясь успокоить неровное биение сердца. У меня сердечный приступ. Не могу дышать! Господи помоги!

Это пройдет. Всегда проходит.

Прошло шесть дней с выхода в эфир моего шоу, и с тех пор я плохо сплю по ночам. Фиона и ее чертовы камни! Я сняла броню, но вместо обещанного ею признания меня отвергли. Отверг Майкл. Отвергли мои зрители. Отвергли мои работодатели.

Мне хочется вернуться к жизни, которую я вела неделю назад. Знаю, она не была идеальной, но мне было в ней намного проще, чем оказаться в одиночестве и неопределенности. Я осознаю, что стала изгоем. В мечтах я представляю себе, что мне звонит Майкл или, лучше, приходит ко мне, чтобы извиниться. Он говорит мне, что был не прав и что уважает мое решение признаться. Или, в сокровенном варианте, запрятанном в глубине моего подсознания, он говорит мне, что все обдумал. Он любит меня и хочет жениться на мне.

Но потом я вспоминаю: я сожгла дом дотла.

Думаю о Дороти и о той сумятице, которую я внесла в ее жизнь. Будь прокляты эти камни!

Не колеблясь ни секунды, я влетаю в комнату и хватаю телефон. Потом роюсь в ящике письменного стола в поисках нужной мне визитной карточки.

Трясущимися руками набираю номер. Мне плевать, что сейчас середина ночи. В ходе своей увеселительной поездки она гребет миллионы.

Вы позвонили Фионе Ноулз. Пожалуйста, оставьте сообщение.

На меня накатывает волна давно сдерживаемого гнева и печали, и я снова та девочка из школы в Блумфилд-Хиллзе. Только на этот раз я обрела свой голос. Я сжимаю телефон с такой силой, что ногти впиваются в ладонь:

– Это Ханна Фарр. Интересно, Фиона, ты-то сама веришь в эти камни? Поскольку я считаю, что это куча дерьма. Я потеряла работу, бойфренда, поклонников. Моя дорогая подруга потеряла подругу, с которой дружила всю жизнь. И ты приехала сюда, чтобы не распалась эта цепочка взаимных извинений, словно в этом заключается некое магическое заклинание, смывающее все наши грехи и печали. Все это чушь собачья! Ничего из этого не получится. Зачастую недостаточно сказать: «Мне жаль». – Я стискиваю телефон, полностью отдавая себе отчет в том, что сжигаю очередной дом. – Что ты сделала со мной тогда, в школе? Знаешь, ты причинила вред не только мне. – Я закрываю глаза. – Ты разрушила мою семью.

Она не поймет, о чем я, на хрен, толкую, но это правда. Фиона Ноулз пошатнула мой мир. Дважды.

* * *

Я лежу в кованом кресле, уставившись в небеса, пока восток не начинает окрашиваться оттенками розового. Тогда я беру телефон и набираю мамин номер.

– Доброе утро, милая.

У меня на мгновение перехватывает дыхание, как это теперь случается всегда при разговоре с ней.

– Здравствуй, мама. Как идут дела?

– Помнишь, я говорила тебе о простуде? Боб никак не может от нее избавиться. Но у него хороший настрой. Вчера с ним занимались в центре ухода за престарелыми. А вечером он съел целый хот-дог.

– Я рада, что ему лучше.

Молча ругаю себя. Не хочется понапрасну ее обнадеживать. Может, он оправится от простуды, но умственное состояние будет лишь ухудшаться.

– А как ты, солнышко? Дела идут на лад?

Я закрываю глаза:

– Нет. Ночью я позвонила Фионе Ноулз и послала ей на голосовую почту разоблачительное письмо. А теперь мне очень тошно.

– У тебя так много всего на уме. Ты сама не своя.

– Знаешь, беда в том, что я наконец вроде бы становлюсь собой. Но в целом я здорово разочарована.

– Ах, милая, когда вернешься на работу, тебе станет легче. Не сомневаюсь, они вызовут тебя из отпуска, это лишь вопрос времени.

Верно. И Майкл оставит политику и женится на мне, и у нас будет дюжина детей. Я вздыхаю, вспоминая, что мама всегда старалась быть позитивной.

– Спасибо, мамочка, но это вряд ли произойдет. Помнишь, я говорила тебе, что это только называется отпуском. Меня, по сути, уволили.

– Тебе понадобятся деньги, пока не найдешь новую работу? Я могу…

– Нет. Ни в коем случае! Но спасибо за предложение.

В груди щемит от чувства вины. Моя мама, работающая уборщицей, предлагает мне деньги. Она не знает, что лет десять или даже больше я могу не работать благодаря наследству отца… и его хитрому бракоразводному соглашению, составленному много лет назад, когда он оставил свою бывшую жену без гроша.

– Хочу напомнить тебе, – говорит она, – если у тебя не сложится, всегда можешь