– В прямом, – я заговорила быстрее, – отличная квартира, небольшая хрущёвская трёшка, в относительно неплохом состоянии и территориально…

– Погоди-погоди, ты свою квартиру собралась продавать? – Он явно удивился.

– Если у тебя есть идеи, откуда ещё можно взять деньги, – буду рада их выслушать, – меня рассердило его удивление, – мне ничего другого не остаётся.

– Быстро ты не продашь дорого, – он заговорил размереннее, весомее, – если ты всерьёз, то я могу попробовать узнать. Сам я, конечно, не покупатель, но хорошего агента по продаже найти могу помочь.

Я обрадовалась:

– Попробуй, пожалуйста, а?

– Хорошо, – Семён вздохнул, – мне безумно жаль, что тебе приходится через всё это проходить. И помочь я тебе не особо могу.

– Ты и так мне очень помог. – Я действительно была благодарна.

– Хотя… – Он размышлял.

– Что «хотя»? – насторожилась я, боясь радоваться.

– Есть ли у тебя ещё минут десять поговорить?

Я посмотрела на часы, посмотрела с балкона вниз, на близкую улицу, на далёкий парк, на шпиль минарета, с которого заунывно призывали на намаз правоверных мусульман. Сердце неприятно тренькнуло.

– Конечно, будет. – Я внутренне собралась и не могла понять почему.

– Давай включим видео. – Без лишнего предупреждения на экране появилось изображение.

Я вспомнила, что мыла голову вчера и косметикой не пользовалась сто лет, но, увидев его лицо, тоже нажала на значок камеры.

– Марина, – Семён расплылся в улыбке, – как же я рад тебя видеть!

Я тоже была рада его видеть и даже не особо стеснялась собственной расхлябанности.

– Ты бледная. – Он встревожился.

– Всё время провожу в больнице, – пояснила я, – загорать некогда.

– Как сын?

Покивала:

– Справляемся. Химия даётся ему нелегко, но держимся, куда деваться.

– Вы молодцы. – Полуулыбка застыла у него на губах.

Я замолчала.

Он слегка откашлялся, за ним на заднем фоне клонились деревья – в Токио дули ветра.

– Сейчас ведутся переговоры о том, чтобы заниматься аудитом японских компаний более основательно, то есть создать отдел, в который нужен опытный и мудрый руководитель, с соответствующей зарплатой, разумеется.

– Семён… – я опустила глаза, в ушах, будто тина, стоял назойливый высокий голос муэдзина, – я была бы очень рада, но не сейчас. Чуть позже, когда Егор поправится. Я не могу сейчас.

Его карие глаза смягчились, морщинки солнечными лучами разошлись к вискам.

– Я понимаю. Я тебя понимаю, но, Марина, послушай, это деньги, которые тебе сейчас очень нужны. Это хорошие деньги. И, помимо нашей консалтинговой группы, японская сторона тоже в тебе очень заинтересована, а значит, будет щедра.

– Не могу. Я просто не могу, Семён. – Усталость покатилась по спине, потянув меня за плечи, ссутулив.

Он был где-то там, среди ветров розово-прекрасной страны, а я слушала монотонный, кисельно-резиновый голос мусульманина, зовущего молиться в жарком Тель-Авиве, в котором я постоянно мёрзла под больничными кондиционерами.

– Предложение ещё какое-то время будет в силе, – выдохнув, сказал Семён. – Не знаю, на сколько, но пока – в силе. И вряд ли за эту работу нужно будет браться немедленно, а при твоём положительном ответе, думаю, возможно будет получить приличный аванс. Подумай об этом.

– Сколько? – тут же спросила я.

– Мне уточнить? – оживился он.

– Да, какой может быть максимальная сумма аванса? – Мои челюсти непроизвольно сжались.

Я не хотела сейчас браться ни за какие новые проекты, да и где выкроить на это время?

– Всё узнаю и напишу.

– Хорошо. – Я кивнула.

– Марина, – он задержал дыхание, – я могу лететь из Японии в Россию через Тель-Авив.

Это был вопрос. Что я могла на него ответить? Я хотела его видеть. Я не хотела его видеть. И когда я могла его увидеть? На полчаса? Час?

– Я всё время провожу в больнице с сыном.

– Может быть, можно нанять человека, чтобы подменить тебя на один-два дня? – Он умел настаивать, но делал это мягко.

Я пожала плечами:

– Может, и можно. Я поговорю с Егором и Юдой, нашей медсестрой. А ты когда собираешься?

Он поднял воротник, защищаясь от ветра.

– Двадцать четвёртого, через восемь дней. Напиши мне по возможности заранее, если будет получаться.

– Напишу. – Я невольно улыбнулась.

Когда я вернулась к Егору, он посмотрел на меня внимательно:

– Всё нормально, мам?

– Да, а что?

– Ну не знаю, у тебя лицо какое-то другое. – Он подтянулся на локтях и откинулся на подушки.

– Очень интересно, – я села на край кровати, – и что это у меня с лицом?

Он вгляделся ещё внимательней:

– Как будто бы случилось что-то хорошее. – Он откинул одеяло.

– Да я вот вижу, что тебе сегодня лучше, – я и глазом не моргнула, – разве это не хорошее?

– Давай сходим погулять?

– По-гу-лять? – Я нарочито удивилась. – Ну раз ты так распрекрасно себя чувствуешь, то давай!

Когда химия «отпускала», Егор веселел, становясь почти самим собой, таким, каким был раньше.

Иногда я спрашивала себя – будет ли «как раньше», когда он выздоровеет? В чате родителей детей с остеосаркомой, в который я вступила, обсуждали послеоперационные периоды, ремиссии и восстановление. И вечный страх рецидива.

«Гуляние» заключалось в хождении по маленькому кругу во внутреннем дворике, а если совсем было хорошо, то прогуливались вокруг клиники, но это случалось нечасто.

День был жаркий и влажный, как и все июльские дни в Израиле. Мы вышли во внутренний квадрат в окружении больничных стен. Здесь было вполне уютно – вечнозелёные деревья, пальмы, разбиты клумбы. Мимо так же неспешно шли другие пациенты и их сопровождающие.

– Как же я хочу быть нормальным, – вздохнул Егор, – сидеть дома за мольбертом. Почему я?

– Ты и тут можешь рисовать.

– Тут? – иронично хмыкнул он. – Ну да, после химии отлично рисуется.

– Егор, – мне хотелось его утешить, – это не навсегда, скоро ты поправишься.

– Да-да, я помню, – он поддёрнул тканую шапочку, прикрывающую его голый череп, – и всё будет замечательно.

Я вздохнула.

Идя дальше, на ближайшей скамейке мы увидели бабушку нашего соседа через палату – семилетнего мальчика. Я всё время забывала, как её зовут, – то ли Вета, то ли Вита, то ли Вика. Мы с ней виделись дня два назад в коридоре.

Обычно она была неразлучна с внуком, а тут сидела одна, хотя, может быть, я просто понятия не имею, кто и когда гуляет, потому что сама это делаю крайне редко.

– Здравствуйте, – Егор первым шагнул навстречу, – как у Артёма дела?

Она посмотрела на сына, потом на меня светлыми глазами, чуть улыбнулась:

– Хорошо, очень хорошо.

– Да? – Я немного удивилась. – Рада за вас, это здорово!

– Он умер вчера, – не отводя взгляд, сказала она, – и душе его ангельской теперь хорошо.

Липкий жар быстро поднялся от ступней к макушке, Егор инстинктивно отступил