обогнул скалу-муравьеда и вновь остановился у ее подножия, созерцая гигантский черный куб. Ничего не изменилось: тишь, звон ручьев, воздух, как мутноватый кристалл… Ни тигров, ни англичанок. Куб притягивал его. Он сделал несколько шагов вниз – тропка ниспадала серой лентой, извиваясь между искривленными деревьями и валунами. Никто не остановил его. Он прошел в направлении центра города-амфитеатра около получаса, но куб, казалось, не приблизился – амфитеатр был слишком огромен. Но запах – странная вонь – явился снова и стал более внятным. Запах хищников.
Висс присел на камень вблизи сплетенного куста с пылающе-красными ягодами. Не возникало искушения отведать ягод – хватило беглого взгляда на их яркость, чтобы понять: они ядовиты. Но форма куста показалась Виссу подозрительной. Он отсек несколько ветвей. Внутри скрывалась половина ступни, высеченная из камня. Вторую половину ступни срезали словно бритвой, зато великолепно сохранился большой палец ноги: он был размером с банкетный стол. На поверхности камня почти отчетливо виднелись письмена.
Внезапно Висс осознал смысл надписей. Апостольский язык огня полыхнул в его мозгу, и он прочитал:
Умеют жить неправильно
Умеют ощущать радость
Превращаются иногда в детей
Хотят счастья
Хотят женщину
Хотят освобождения
В этот миг нечто острое и пушистое коснулось его шеи. Он обернулся. Гигантские янтарные очи со щелевидными зрачками глядели в его глаза. Тигрица Паула. Седые стреловидные брови и столь же седая бородка не могли скрыть, что перед ним юная дева – тигрица-подросток. Страха он не ощутил, только шок от внезапности встречи: скорее, болезненная дрожь радости, нежели страх. Попятилась тигрица Паула назад, к землям пустынным… В этот же миг грянул выстрел, и тигрица исчезла бесшумно и молниеносно – только след крови остался на кустах.
– Я ранил ее! Молитесь на меня, Висс! – раздался язвящий голос Вальдхорна. – Я спас вашу сраную жизнь.
Эсэсовец стоял среди зарослей, опуская дымящееся ружье. Выглядел он чудовищно. Совершенно нагой, сквозь ноздри продето бронзовое кольцо, на котором висел рыцарский крест со скрещенными мечами, наполовину прикрывающий ощеренный рот археолога, из коего куда-то исчезли несколько зубов. Подбородок залит засохшей кровью из неумело проколотого носа. Тело, неимоверно худое и костлявое, иссекли красные шрамы – видно, он метался голый среди хлещущих ветвей. Впалый мускулистый живот стянут армейским ремнем, перевитым стеклярусным ожерельем, а к нему Вальдхорн прицепил серебряный портсигар, резко сверкающий в области паха. За ремень заткнуты керамическая трубка и полотняный мешок с курительной смесью, ранее принадлежавшие Зуфло и Зауэрблюту. На лбу кровью нарисована спираль, а на груди, тоже кровью, мастерски изображен череп, а под ним английская надпись большими кривыми буквами: LOVE. В очках исчезло одно стекло, а лицо лучилось невменяемым торжеством:
– Эта девочка с седой бородкой съела бы вам горло, если бы не я! – крикнул он ликующе. – А еще я убил моих арабов! Теперь мы свободны от их идиотизма. Мы сделались свободными, Висс, разве это не великолепно? Побратаемся? Дай я обниму тебя, баварская колбаска! – Вальдхорн отбросил ружье, широко развел руки и двинулся к Виссу, намереваясь обнять его, но вдруг застыл, скалясь, глядя остекленевшими глазами за спину дезертира. Висс оглянулся. Зрелище, представшее его взору, вряд ли можно описать словами. Из всех дыр и пробоин черного куба бесшумно лились тигры – поток, потоп, прорвавшийся шквал тигриных тел.
Абсолютная тишина, в которой это совершалось, делала зрелище окончательно нереальным: полное ощущение черно-желтого наводнения, стремительно нарастающего, и, хотя отчетливо виднелось, как некоторые тигры прыгают друг через друга, стремясь наверх, все равно они оставались волнами, чья янтарноокая ярость надвигалась так, как случается лишь во сне, откуда вплоть до резкого пробуждения не выудишь понимания, кошмар ли это или до боли счастливое видение. Шквал наполнял долину с такой скоростью, что уже через минуту Висс видел их стремительно приближающиеся лица, похожие на пену гигантской волны: опушенная пена, топорщащаяся седыми антеннами ужаса… Вместе с ними в безмолвии нахлынула острая хищническая вонь, от которой подкашивались ноги.
Ноги дезертира подкосились, он рухнул лицом в бронзовую траву. Последнее, что он, кажется, успел увидеть наяву, была оторванная голова Вальдхорна, прокатившаяся мимо, словно мяч по серому камню, – экзотическая голова в очках, с рыцарским крестом в носу.
Обморок. Скажем несколько добрых слов в адрес этого явления: обморок нередко спасает как жизнь, так и повествование. К тому же после обморока человека иногда посещает эйфория, а эйфорию стоит ценить высоко – эйфория на дороге не валяется. Или, наоборот, валяется, особенно если вспомнить русские запущенные деревни, где на пыльных дорогах лежат пьяные с буддийскими улыбками на задубелых лицах. Впрочем, в тот год, о котором идет речь, на улицах русских деревень лежали печальные и холодные немецкие солдаты вместо улыбающихся пьяниц. Беглый германский офицер Пауль Висс в России не бывал, и случалось ему лежать лишь на родной да на африканской земле. Он пробудился от обморока и сразу же чуть не сблеванул, настолько резко воняло тиграми. Все вокруг устилали сплошные тигры – море тигров. Это желто-черное море больше не катилось бешено-тихой волной. Все тигры, вытянувшись, лежали вплотную друг к другу на каменном полу, сложенном из гигантских черных квадратных плит. На этом же полу лежал и Висс. Висс встал. Ни один тигр даже усом не повел в его сторону. Все они, не мигая, смотрели в одну точку – туда, где возвышался черный базальтовый трон. Они находились внутри черного куба – столь гигантское пространство, что потолки и стены не удавалось рассмотреть, но сквозь пролом в потолке поток закатного света падал вниз, воспламеняя медные волосы девушки, сидящей на троне. Она сидела неподвижно, в позе, напоминающей тронные изваяния египетских фараонов: спина абсолютно прямая, колени сомкнуты и плотно прижаты друг к другу, ладони возлежат на коленях.
У ног девушки на ступенях трона Висс узрел тигрицу-подростка, которая заглянула ему в глаза на уступах города-амфитеатра. Предплечье тигрицы стягивала белая повязка, сквозь ткань алела смутная роза – последствие пьяного выстрела одного погибшего безумца. Не ощущая ни страха, ни трепета, дезертир приблизился к трону.
– Welcome to the Temple of Tigers, mister Wiess, – произнесла девушка, и эхо гигантского здания облизало холодными языками ее слова. – In fact, it’s not a very exact consideration for this place, but you certainly know that the nicknames are much less dangerous than names, mister Wiess.
– Who cares on danger in our time, miss Wilde? – ответил Висс. – Even if some people still care, I do not belong
