Аличе была потрясена. Выходит, тетя Ирен умерла? А ведь совсем не выглядела старой… Что же это?

– То есть как умерла? Что с ней случилось? Она сильно мучилась? – Вопросы хлынули потоком.

– Нет, никаких мучений. Болезнь унесла ее практически мгновенно. После столь бурной, наполненной событиями жизни Ирен скончалась очень тихо. – Нотариус ненадолго замолчал, давая Аличе время свыкнуться с этим известием, после чего продолжил: – На протяжении многих лет я был добрым другом нашей дорогой Ирен, женщины исключительной во всех отношениях. Но не меньше я горжусь тем, что был ее доверенным нотариусом. И поэтому теперь, когда она столь безвременно нас покинула, я должен позаботиться об исполнении ее завещания. А вы, дорогая моя, находитесь в верхней части списка бенефициаров. Знаю, вы были очень близки, так что позвольте на сегодня распрощаться, чтобы дать вам время смириться с потерей. Но сначала я соединю вас с секретарем, она уточнит детали нашей встречи. Как вы планируете добираться до Рима? Поездом, самолетом?

– Я? Ну, не знаю… То есть, наверное, на поезде, – запинаясь, пробормотала Аличе, никогда не бывавшая дальше Палермо.

– Что ж, в таком случае, если сядете в Палермо на поезд рано утром в воскресенье, к вечеру окажетесь в Риме. Выспитесь – неподалеку от вокзала есть комфортабельная гостиница, – а на следующий день, то есть в понедельник, жду вас в конторе в три часа пополудни. О проезде и проживании тоже позаботится секретарь: так хотела бы дорогая Ирен.

Аличе не понимала, какое из борющихся в ней чувств сильнее – боль утраты или потрясение от того, что нотариус, по его словам, знал, насколько они с тетей (разве могла она называть Ирен иначе?) были близки. Выходит, то чувство глубокой привязанности, которое она, Аличе, испытывала на протяжении многих лет, оказалось взаимным? Как печально, что больше им уже никогда не встретиться!

Но все-таки почему тетя, вовсе не бывшая ей тетей, включила Аличе в список бенефициаров (что бы это ни значило)? Невозможно поверить, чтобы Ирен после стольких лет вспомнила о ней, да еще с такой заботой! Может, в память о ней Аличе достанется очередная подвеска? Или, чем черт не шутит, один из тех ярких браслетов? Или картина? Ну нет, это уж фантазия чересчур разыгралась…

Синьор Доменико, конечно, рассердится, когда Аличе, едва выйдя на работу, попросит пару лишних выходных, – не говоря уж об испытательном сроке: мать, должно быть, выскажет ей по полной. Но разве это важно? Она поедет в Рим, чего бы это ни стоило! Она в долгу перед тетей Ирен, такой ласковой и доброй! А невероятная новость о том, что перед смертью тетя решила оставить ей наследство, только подтвердила: все эти годы, даже прозябая в безвестности, Аличе не была забыта. Угрюмые, гнетущие тучи, так долго омрачавшие ее жизнь, отнимавшие всякую надежду, наконец расступились, и луч солнца пронзил тьму, казавшуюся совершенно непроглядной.

В этот момент живот у нее свело судорогой, между ног возникло хорошо знакомое ощущение высвободившейся влаги, и Аличе помчалась в ванную: у нее начались месячные.

IV

Поездка выдалась долгой, но захватывающей. Аличе впервые в жизни села в поезд. Когда состав тронулся, постепенно набирая скорость, и вокзал Палермо скрылся далеко позади, она вдруг ощутила невероятную свободу, какой не испытывала никогда раньше, и теперь следила со своего места у окна, как бежит навстречу незнакомый мир: дома, поля, дороги, проблески моря, снова дома, сады, возделанные поля… Потом был паром, а уже на континенте поезд, прибавив в длине, прибавил и в скорости.

Что и сказать, последние несколько дней стали для нее просто адом. Мать встретила известие о смерти Ирен с необъяснимой холодностью, и это больно ранило Аличе.

Она знала, что после ухода отца тетя время от времени звонила Аделаиде узнать, как они справляются, а в прошлом даже передавала подарки. Более того, Аличе догадывалась, что из Рима им не раз приходили довольно приличные суммы, хотя доказательств у нее не было. С другой стороны, мать почему-то сильно задела новость о том, что она, Аличе, вписана в завещание. Преодолев первоначальное удивление («С чего вдруг именно тебе? Бессмыслица какая-то!»), Аделаида принялась без конца повторять, что не отпустит дочь в Рим одну. Это даже не обсуждается! Она лично сопроводит Аличе, но, разумеется, в удобное время, да еще хорошенько отчитает этого горе-нотариуса: подобные вещи нужно прежде всего сообщать ей, она ведь мать! Кому, как не ей?! Вместо радости за дочь каждая пора ее кожи сочилась злобой и негодованием, словно Аделаиде пришлось вынести невыносимое оскорбление, а то и хлесткую пощечину.

Впрочем, Аличе, обычно уступчивая, на сей раз была непреклонна в своем решении отправиться в Рим. Накануне отъезда мать с дочерью схлестнулись особенно яростно. Аделаида непрестанно вопила, что поездку необходимо отменить. Сперва надо проконсультироваться с адвокатом: слишком часто неожиданное завещание таит в себе ловушку, так и долги можно унаследовать. Дочь позволила ей выговориться, но решения не изменила, и это окончательно вывело Аделаиду из себя.

Проснувшись с рассветом, чтобы успеть на автобус, который отвезет ее на вокзал в Палермо, Аличе обнаружила, что мать уже на ногах, и приготовилась выслушать новую порцию оскорблений. Впрочем, та ненадолго сменила гнев на милость, будто успела чуть оттаять за ночь. С мученической миной глядя на дочь, Аделаида заявила: мол, в чем бы ни заключалось наследство, будь то деньги или драгоценности, надлежит первым делом сообщить обо всем ей, а уж она объяснит, как именно поступить дальше. Услышав очередное требование, Аличе вспомнила, что мать однажды уже отобрала у нее тетин подарок, и отреагировала настолько бурно, что сама себе удивилась.

– Нотариус выразился предельно ясно: наследница именно я, и с моей стороны было бы нечестно не исполнить волю тети Ирен, – твердо ответила она. И на случай, если выразилась недостаточно определенно, добавила: – Все завещанное я оставлю себе.

Она уже не ребенок и никому не позволит отнять то, что принадлежит ей по праву! Аделаида взглянула на дочь так, словно видела ее впервые. На искаженном лице читались одновременно отвращение и ужас.

– Кстати, раз уж мы об этом заговорили, верни мои деньги! – велела Аличе, воодушевленная собственной небывалой смелостью.

Мать, будто вдруг онемев, открыла ящик комода и протянула ей первую зарплату за неделю, добавив и те гроши, что оставил отец. Аличе схватила деньги, сунула их во внутренний карман куртки и выскочила на улицу.

– Неблагодарная, недостойная дочь! Уедешь – можешь не возвращаться! – летело ей вслед, пока она шла к остановке – не