Нажал звонок, но ждать не стал и сразу начал открывать своим ключом.

– Крошка! – он позвал жену. – Крошка!

Ни в комнате, ни на балконе, ни в ванной он Крошки не нашел. В квартире была тишина, только за стенкой включили пылесос.

На кухне осталась чашка кофе, как будто Крошка навела и тут ее внезапно осенило. И чайник был еще теплым, и на сковороде осталась вчерашняя картошка, огурчик, сальце, порезанные тонко. Парень взял вилку, ватной рукой наколол кусочек и проглотил автоматически, как робот.

Под ботинками захрустело стекло, это от рамочки, если вы помните, от тонкой красной рамки для свадебного фото. Она была расколота, валялась на полу, и фотография четвертованная лежала рядом с теплой чашкой.

На лестнице открылся лифт, мужчина, молодой, неопытный, тут же замер и прислушался, но нет, это была не Крошка, это соседка из квартиры напротив.

Он вышел в маленькую комнату, где была их постель. И только сейчас заметил новые простыни в больших желтых подсолнухах, разбросанные босоножки на платформах, и джинсы, брошенные на пол… Он хотел закричать «Крошка!», ему и казалось, что он кричит. Но нет, он не кричал, губы двигались беззвучно, глотая имя. Тишина была в квартирке пустая и мерзкая, и пылесос чужой гудел за стенкой одиноко-одиноко.

Где Крошка? Он не успел еще об этом подумать. Может быть, она всего лишь вышла в магазин на пять минут за шоколадкой, а может быть, исчезла навсегда и больше не вернется. Он не думал, он только обнаружил, что Крошки дома нет. Ему стало страшно, он лег в постель и укрылся одеялом с головой.

Цветочки

Продавщица была с закидоном, но к ней все привыкли. Время от времени я заезжала в магазин «Цветочки» купить букет или что-нибудь зелененькое в плошке и каждый раз попадала на эту гоп-продавщицу. Метр восемьдесят, джинсики, стрижечка, недовольные губы уголками вниз и подпись на бейджике – «Жанна». Магазин был рядом с домом, и цветочки там были ухоженные.

С цветочками Жанна обращалась ласково. Мне даже иногда казалось, что ей жалко их продавать. Любой кротончик она провожала до дверей. Выскочит из-за прилавка и всегда с волнением, с болью в голосе предупреждает:

– Поливайте его теплой водой, а то он простудит ноги!

Зимой она изводила народ упаковкой. Люди, как всегда, торопились, показывали в окно:

– Да мне секунда всего до машины!

Этот номер никогда не прокатывал, Жанна отбирала у клиента цветок, прятала в коробку и кутала в три слоя бумаги.

– Ему нельзя на холод! Он замерзнет!

– Вы здесь хозяйка? – ее многие спрашивали.

– Нет, что вы… – она улыбалась с неожиданной для такой лошади жеманностью. – Я простая продавщица. Но я могла бы… Я могла бы уже давно открыть свой магазин, только у нас стройка, муж никак не закончит отделку.

Ее дом стоял тут же, через улицу. Она выходила из магазина и показывала его клиенткам.

– Вот, видите? Зеленая крыша. Самая высокая. Это мой дом. У нас самая высокая крыша. Но мы не специально, нет, зачем нам такой высокий дом? Просто участок был неровный, пришлось поднимать, а потом как-то муж увлекся… И у нас получилось три этажа. А кажется, что дом огромный, правда? У нас самый высокий дом на улице.

– Да, самый высокий, – признавали соседки.

Недовольная Жанна улыбалась.

Однажды меня занесло в этот дом, хотя в гости я совсем не собиралась. Я приехала в магазин за шлангом. Весной, когда у приличных людей все давно зацвело, я вышла полить свои жалкие посевы. Шланг оказался коротким, и я покатила в «Цветочки».

Жанна была на парковке, она помогала клиенту уложить на сиденье большую раскидистую монстеру. Она влезла в салон и укладывала стебли:

– Чтобы ни один! Ни один листочек не помялся в дороге!

– Мне тут ехать всего пять минут!

Мужчина хлопнул дверцей и дернул. Жанна помахала вслед своей монстере и повернулась ко мне.

– Я надеюсь, вы тоже против налогов? – она спросила.

– Против налогов? – я не поняла, о чем речь, мне нужен был шланг. – Каких налогов?

Она подошла к моей машине и прилепила на заднее стекло стикер с перечеркнутым «НА». А я и знать не знала, что я против налогов, я их платила и сдавала декларацию.

Жанна меня зарядила. Полчаса субботним утром среди петуний, хризантем и азалий она рассказывала мне про налог на недвижимость, который придется заплатить всему району. По новому закону дом Жанны оказался роскошью, и ей принесли счет на тридцать тысяч рублей.

– Вы понимаете, что это значит? – прищурила Жанна раскосые черные глаза. – Нас грабят! Какому-то Депардье дают гражданство, чтобы он прятался у нас от налогов, а нас грабят! Вы должны сходить на митинг! Обязательно! Приходите. Мы должны остановить этот беспредел.

Она вручила мне листовку с приглашением на митинг. Но я приехала за шлангом. Мне не хватило три метра шланга до самого дальнего угла, и я ей сказала:

– Мне нужен шланг.

– Какие равнодушные кругом люди! – она обозленно посмотрела в окно. – Тут всем на все наплевать! Что за народ? Жлобье! Я после этих всех налогов даже разлюбила Депардье.

Мне срочно нужен был шланг, и я на всякий случай уточнила, что от нас до Депардье…

– Как?! – она чуть не швырнула в меня калькулятором. – Как можно рассуждать таким образом? Вы говорите, как все в этом жлобском районе! Вот поэтому мы и живем без дорог! Без метро! Нас грабят! И вам плевать? Да просто вы еще не получили налог на землю, а мы получили. Вся наша улица получила, и все как миленькие пошли платить. И хоть бы кто спросил, с какого потолка взялись такие суммы? Вам тоже принесут счета в следующем месяце…

– Покажите шланги, – говорю.

– Приходите на митинг, – нависла Жанна.

Я захотела есть. В это утро я собиралась полить свои несчастные розы и приготовить семье завтрак. Я рассердилась на Жанну, тем более что меня обозвали жлобьем.

– Ну ладно… – я сказала. – Когда митинг?

– Завтра.

– Вы пойдете?

– Да, – она расправила грудь.

Я задрала нос кверху, чтобы заглянуть ей в глаза и спросила:

– На сколько митингов вы согласны сходить?

– На сколько нужно… – она немного растерялась, прикидывая свой график. – На два, на три… На пять!

– А на пятнадцать суток вы согласны?

– Зачем?

– А мало ли…

– Нет, на пятнадцать не хочу. У меня цветочки.

– Хорошо, – я прошлась по магазину, рассматривая бабины со шлангами. – А в тюрьму? Хотя бы на полгода? Вы согласны посидеть за правду?

– Нет, в тюрьму нет, – Жанна нахмурилась. – У меня муж. И дочь школу заканчивает.

– Так значит, – я облокотилась на прилавок, – вы готовы сходить на три митинга?

– Да.

– А я нет, – говорю. – Я не пойду на митинг. Даже на один.

– Почему?

– Не хочу.

– Всё! – Жанна схватила лейку и побежала к азалиям. – Всё! Тогда разговор не имеет смысла. Вы точно такая же, как все в этом районе!

– Да, – говорю. – Я точно такая же, как все в этом районе. Я – жлобье. А вы лучше. Вы лучше всех нас, и я даже знаю насколько!

– Насколько? – она спросила.

– Ровно на три митинга.

– Возьмите шланг, – она прикатила тяжелый моток. – Двадцать метров, меньше нет.

«Дылда», – я подумала и достала деньги.

«Болонка», – нахмурилась Жанна и отсчитала мне сдачу.

Я уже решила, что больше никогда не заеду в этот магазин к этой дерганой продавщице, но вдруг Жанна улыбнулась. Первый раз за полгода я увидела, как уголки ее недовольных губ подтянулись. Что ей понравилось в моем раскладе, не знаю, но она спросила как ни в чем не бывало:

– Хотите, я отдам вам свою рассаду? У меня столько петуний… И фалеонопсисы…

– Да?.. – рассада тоже не входила в мои планы.

– Берите, берите! Вы посадите это все на террасе, у вас будет такая красота! А мне все равно выбрасывать. У меня все в цветах, мне их девать уже некуда.

Вечером я заехала к Жанне домой забрать обещанную рассаду.