Богоугодно скромная дверь теперь легко открывалась и закрывалась, и, естественно, возникла среди них борьба, кому же первому войти и выйти, но верх взяло слабое шевеление великодушия у Хеннинга, который решительно предоставил первенство вхождения в церковь Заттлеру. Чего Зайдель теперь никогда не простит им обоим. И когда впредь случится ему так же тесно сидеть с ними в одной компании, втайне его будет глодать жажда мести, втайне он станет ковать планы устранения их обоих. Отравления, несчастные случаи – понятное дело, запланированные, – падения в пропасть в горах, в этом изобретательность Зайделя не знала границ. Зайдель мог бы сделать знатную карьеру, будь он автором увлекательных криминальных историй, так много изощрённых придумок приходило ему в голову, но, к сожалению, в своих фантазиях Зайдель сильно опережал своё время, да ведь к тому же не умел он ни читать, ни писать.

Тут наконец и художника пригласили внутрь церкви.

– Хочешь со мной? – спросил он мальчика.

Мартин почёсывал петуха между перьев. Если бы тот умел, он бы мурлыкал, пожалуй.

Но Мартин не пошёл с художником, да и не полагалось ему, ведь осмотр церкви – обязанность Хеннинга. А мальчик-то входил в число деревенского отребья, и нечего было ему делать в Божьем храме.

Да к тому же Мартин сильно устал, и знал, что ещё не раз успеет увидеться с художником, и радовался этому. Мартин улыбался, когда навстречу Хеннингу и художнику из темноты церкви вышел, пошатываясь, растрёпанный Ханзен, который предполагался в бегах.

«Да, – подумал Мартин, – это была хорошая идея – с дверью-то. В том числе и в целях необходимой обороны».

5

Когда к нему ни свет ни заря пришла Годель, Мартин моментально был на ногах и готов. Ведь одежда, которую он носил, оставалась на нём и ночью. Он взял петуха и посадил его себе на плечо.

– И этот, конечно, с тобой, – недовольно проворчала Годель.

– Обязательно должен быть со мной, – твёрдо сказал мальчик.

– Тебе придётся нести картошку на рынок.

– Понесу.

– Без него тебе было бы легче.

Мартин только улыбается.

– Наживёшь себе горб с такой ношей, – сказала Годель.

Эти разговоры она не впервые ведёт с ним в базарные дни, но ещё никогда ей не удалось отговорить мальчика брать с собой петуха.

Добрых два часа ходу до рынка для Годели, её дочки и мальчика. Деревья по обочинам стоят замёрзшие. Вся природа как будто вымерла.

Хотя Годель по дороге не говорила с ним ни слова и дочке запрещала говорить, у Мартина было хорошее настроение. Дочка ему нравилась.

Он шёл позади Годели на удалении в десять шагов. Нёс петуха и мешок картошки. Его деревянные башмаки стучали по мёрзлой земле. Голые лодыжки выглядывали из-под коротких штанов. А голые запястья из рукавов. Морозный пар поднимался изо рта от дыхания. Петух крепко вцепился в его плечо. Годель держала дочку за руку. Справа она вела козу на продажу, а своего младенчика несла на груди в платке. Грязный край подола Годели шаркал по глинистой земле. И Мартин вслушивался в этот шаркающий звук, пока он не заполнил всё пространство его головы.

Тут он ощутил движение воздуха, но, когда что-то задело его голову, всё уже внезапно случилось: громыхающие копыта коня, его фырканье, плащ всадника, хлестнувший его краешком по щеке.

Ему долго потом будет сниться в кошмарах тот порыв ветра. Отныне и вовеки его будет преследовать то злодеяние.

В одну секунду всадник в галоп проскакал мимо Мартина, в следующую секунду он поравнялся с Годелью, опустил руку к девочке, подхватил её с лёгкостью, как будто она ничего не весила, и сунул себе под плащ, этот кусок тьмы в молочном морозном тумане. Теперь где-то в этой тьме ребёнок, не успевший издать даже крика. Слишком стремительно всё произошло. Рука матери ещё висела в воздухе и чувствовала тепло дочки. А дочки уже не было.

Всадник сорвал её на скаку, как яблоко с ветки, а в следующее мгновение был уже на гребне холма, подняв на дыбы своего вороного.

У Годели вырвался крик. Она побежала. Младенец болтался у неё на груди, вереща. Мартин бросил мешок, побежал за ней следом, нагнал её, перегнал и без остановки бежал дальше за всадником.

Чёрный рыцарь. Всю свою жизнь Мартин слышал истории о рыцаре в чёрном плаще, который похищает детей. Всегда одного мальчика и одну девочку. И этих детей больше никто никогда не видел. И вот этот чёрный рыцарь встретился и ему, и Мартин погнался за ним.

Всадник пару раз оглянулся и увидел мальчика, над головой которого плясало и хлопало крыльями бешеное чудище. Всадник содрогнулся. Он ведь тоже был наслышан про чёрта в образе петуха, который жил где-то в здешних краях. И осенил себя крестным знамением и подумал: «Я похитил ребёнка у самого чёрта. Боже всемогущий». Он ударил пятками в бока вороного. И конь помчался, гремя копытами. И уже в следующее мгновение всадник скрылся на другой стороне холма.

Мартин задыхался. Воздух был с привкусом крови. Он упал на колени. Он понимал, что девочку уже не вернуть.

Годель догнала его.

Лицо её залито слезами. Мартин всхлипнул, увидев, как она плачет. И тут петух у него на плече принялся кричать так, что кровь стыла в жилах. То была смертная жалоба миру.

И только после этого на дороге всё стихло.

6

Обратный путь в деревню длился бесконечно долго, потому что Годель в своём материнском горе не знала, то ли ей умереть, упасть на краю дороги и замёрзнуть тут, то ли подхватиться и идти, потому что грудничок в ней нуждается, да и трое других детей, что остались дома, тоже. Мартин поддерживал Годель и помогал чем мог. Но когда деревня уже показалась вдали, Годель окончательно сломилась, потому что уже прозревала те будни, которые ей предстояли, когда первая скорбь пройдёт, а она будет проклята на вечную боль. Каково ей будет без дочки. Без её светлой косы по утрам на подушке. Без её серьёзного личика во время кухонных хлопот и трудов. Как девочка будет мерещиться ей где-то рядом, замеченная краем глаза. Словно нежная гостья из другого мира. И она будет замирать посреди ежедневной работы в надежде, что ангел останется, не упорхнёт. Боясь дышать. Но образ всё-таки растает, улетучится. И раз от разу сердце Годели будет слабеть,