Она взяла его на руки и поцеловала в каждое веко по очереди. Она несколько раз провела рукой по его белой, как рассвет, коже, погладила его персиковый пушок, а затем прошептала ему на ухо его имя. Она обещала себе, что сделает это. Назовет по имени это крошечное существо, которое она видит в первый и в последний раз. Произнесет эти два слога, которые застревали у нее в горле.

Потом были морг, похоронное бюро и этот ящичек, красивый ящик, в который она складывала свои подростковые секреты. Теперь в нем хранился прах ее самого большого горя. Однажды она его где-нибудь развеет. Но пока она не представляла себе места достаточно большого, чтобы вместить ее печаль.

Поэтому она толкнула дверь галантерейного магазина. Она оказалась в окружении разноцветных тканей, лент и бус, восторженных продавщиц, полных отличных идей, и покупательниц, околдованных тонкостью тюля, толщиной материи или оригинальностью нового изделия. Она глубоко вдохнула, покрепче прижала к сердцу свой ящичек и двинулась вглубь магазина.

– Мне нужно выгравировать кое-что на дереве.

Мужчина стоял посреди всевозможных станков. Он протянул свою руку, но Сарра не двинулась с места.

– Я бы хотела сделать это сама.

Он несколько секунд пристально смотрел на нее, а затем, словно поняв, что спорить бесполезно, отошел в сторону, чтобы пропустить ее. Коротко объяснив, как работает пирограф, он предоставил Сарру самой себе. Левой рукой, своим почерком с почти прямыми изгибами, она выгравировала имя своего ребенка, «Феликс», затем дату рождения, тридцать первое октября четырнадцатого года. Больше добавить было нечего. Все кончилось, не успев начаться.

Сарра так верила в удачу, так верила в то, что от нее требуется только одно – верить. Она чувствовала себя преданной. Она не могла позвать на помощь и оставалась одна со своим пустым животом, глотая успокоительные средства, чтобы справиться с горем, которое для всего мира осталось незамеченным. Ведь несмотря на то, что с ней произошло, солнце вновь вставало каждое утро.

⁂

Однажды она встретила Грегуара, идущего через дорогу. Она не видела его уже так давно. Ей потребовалось столько времени, чтобы кое-как встать на ноги, но теперь в ней снова что-то сломалось. Она застыла на месте, не в силах пошевелиться. Грегуар не изменился, он был прежним, и эта мысль потрясла ее до глубины души. У него была та же походка, та же одежда и та же манера ритмично постукивать пальцами по бедру. Его не затронула никакая печаль, не сломило никакое несчастье. Его жизнь, должно быть, состояла из череды одинаковых дней: начало, конец и середина, связывающая их.

Тогда как Сарра, напротив, была уверена, что все в ней кричит о ее горе. Каждый миллиметр ее тела был покрыт следами пережитого. Складки, отметины, шрамы.

Ей казалось, что любой может узнать, через что ей пришлось пройти, просто заглянув ей в глаза. Потому что, когда она закрывала их, она видела именно это.

У Грегуара зазвонил телефон, и он с улыбкой ответил. Он принялся ходить с опущенной головой взад-вперед, и Сарра подумала: не о музыке ли идет речь? В прошлые времена, получив важный звонок, он именно так и делал – ходил туда-сюда. Внезапно он остановился и поднял голову. По его губам Сарра прочла: «Вы шутите?!» – как раз перед тем, как их глаза встретились. Его лицо вытянулось. И она… она убежала.

Она не хотела больше жить в этом городе. Не хотела больше слышать о нем, не хотела ходить по улицам, по которым бродила беременной. Она собрала чемоданы, удивляясь, почему не сделала этого раньше. Все здесь напоминало о том, что она пережила, и не было ничего, что бы ее удерживало. На следующий день она отправилась на вокзал, села на поезд и по какой-то, непонятной ей самой, причине уехала в Дижон.

Город ее детства. Город, который видел, как она росла.

Как только она села в поезд, с ее плеч свалился груз. Ей показалось, что она снова воссоединяется сама с собой, с той, какой она была до Грегуара и до трагедии. Она вспомнила слова матери и пообещала следовать этому наставлению.

Самое страшное должно быть сказано последним.

Она задремала, убаюканная покачиванием поезда, и лицо ее было всего в нескольких сантиметрах от номера ее места. Места номер семь.

⁂

Закончив рассказывать, Сарра посмотрела на Станисласа и перечеркнула номера девять, шестнадцать, двадцать один, тридцать один и сорок восемь. Когда она собиралась выбрать счастливое число, на листок упала слеза. Она сделала вид, что ничего не произошло, и поставила крестик на цифре семь.

– Надеюсь, что ты прав, – сказала она с печальной улыбкой. – Надеюсь, что, отметив в лотерейной сетке худшие номера жизни, можно предотвратить судьбу. Потому что вчера было двадцать девятое, а завтра тридцать первое. И я уже год нахожусь в худшей скобке в своей жизни.

Они

Ему потребовалось немало времени, чтобы открыть конверт, и, по правде говоря, даже этого оказалось недостаточно. Мысль о том, что он нашел письмо о разрыве, не давала ему покоя, и он спрашивал себя, зачем делать это сейчас, когда Сарра снова появилась в его жизни. Какой смысл заново переживать боль? Какой смысл снова сталкиваться с болезненными воспоминаниями, обидными словами и подростковой резкостью?

Но теперь все было иначе. Она все ему рассказала, и открыть это письмо было делом неотложным. Но он не хотел делать это в неподходящих условиях. Он не хотел быть при этом ни у родителей, ни один у себя дома. У него была потребность затеряться в толпе, стать лишь точкой среди множества других точек, и поэтому он взял билет на футбольный матч. Он специально выбрал фанатскую трибуну, самую шумную, где нельзя сосредоточиться, и уселся там, обмотанный красным шарфом, который нарочно купил в магазинчике у стадиона прямо перед тем, как занять место на трибуне. Он подождал, когда окажется среди болельщиков, чтобы открыть конверт, а затем прочитал письмо, слова которого застыли во времени, словно окаменелости их прошлого.

Он не знает, кто победил. Он даже не заметил, что матч закончился. Все, что он помнит, – это человека, который спросил, можно ли ему забрать его стаканчик, чтобы выбросить в урну. Он просидел весь матч, уставившись на футбольное поле и не двигаясь с места. Он был человеком, неподвижно сидящим посреди толпы, которая вскакивала, кричала и пела на протяжении девяноста минут. С каждым пасом, с каждым ударом, с каждым штрафным он думал о Сарре. Он думал об их истории, о том, что она ему рассказала, об ужасе, через который ей пришлось пройти. И о случае, который снова свел их пути.

Он подумал об этом письме, которое так и не было открыто. Многое изменилось бы, если бы в тот день, вернувшись из школы, он нашел его на своем столе. Если бы оно не упало на пол и не заставило тем самым Сарру исчезнуть из его жизни. Как сложилась бы тогда эта жизнь?

Без раны в подростковом сердце? Как прошли бы следующие двадцать лет? Жизнь состоит из мелких случайностей. Он знает это, но каждый раз удивляется.

Он покидает стадион. Пройдя несколько метров, вытаскивает телефон и пишет сообщение. Он назначает ей встречу через пятнадцать минут и отправляет геолокационную точку.

50

Увидев ее, Станислас чувствует огромное облегчение. Она улыбается, и теперь он знает, что скрывается за каждой ее улыбкой, но ведет себя так, будто ничего не произошло, потому что ей бы это не понравилось. Его жалость.

– Чем я обязана столь поздней встрече?

– Увидишь, – говорит он, доставая из кармана шарф болельщика.

– Ты собираешься завязать мне глаза?

– Точно. Если ты не против.

Сарра кивает, и Станислас завязывает концы ткани у нее на затылке. Он берет ее за руку и ведет за собой. Станислас отмечает, что она идет без всякой опаски. Она следует за ним не задумываясь, останавливается, когда он останавливается, и снова