На зоне тоже потом расспрашивали мужики, как так вышло. Андрей разводил руками. У него было такое чувство, словно он пытался рассмотреть тот вечер через сломанный калейдоскоп. Казалось, только что отгремел выпускной и жизнь представлялась ясной и предопределенной. Но цветные стеклышки, которые должны были сложиться в счастливую немецкую картинку, вдруг поблекли и рассыпались в ужасающую реальность.

Контрольно-пропускной пункт и десятиметровый забор, который заключенные окрестили Алата́у, разделяли колонию на две зоны. В жилой – бараки, в каждом из них обитал отряд примерно из ста человек. В промышленной находился без преувеличения целый завод с навороченным оборудованием. Андрей принципиально не жил в проходе – отсеке из четырех коек и тумбочки. Повезло, встретил с десяток земляков, знакомых по СИЗО. Вместе они образовали алма-атинскую семейку, которая не возвращалась каждый день через КПП в барак, а оборудовала лежбище непосредственно в промзоне. Рядом с ними обустраивали свой быт и другие разночисленные семейки – по национальности или землячеству. К примеру, узбекская махалля насчитывала до двадцати человек. Они варили в огромном казане плов и душевно пели на своем сладкозвучном языке.

Каждая семейка вела тихую жизнь, насколько возможно в таком месте. Кто-то шил обувь, кто-то занимался ювелиркой, кто-то мастерил шкатулки. То, что производили, являлось по своей сути валютой, на которую можно было многое себе позволить, в том числе и договориться о послаблении в работе. Бригадиром в отряде был назначен турок Мехмет, знакомый еще с СИЗО. Благодаря одной истории Андрей не переживал о выполнении нормы по вязанию сеток, нитками для которых любезно снабжал зэков шинный завод. Если точнее, ему следовало просто помалкивать о неоднозначном эпизоде из биографии новоиспеченного бригадира.

8. Город-призрак

После развала СССР Жанатас стал стремительно ветшать и пустеть. Работа градообразующего предприятия приостановилась, пошли массовые сокращения. Начались перебои со снабжением, электроэнергией, водой. Русские, греки, немцы спешно отдавали за бесценок квартиры и уезжали на историческую родину – подальше от безнадеги, которая накрывала Жана-Париж резвее пыльной бури. Казахи тоже перебирались в крупные города, где было больше шансов найти работу и прокормить семью. Там, где еще недавно жизнь била ключом, степь насмешливо наблюдала за когда-то самонадеянными, а теперь потерянными людьми. Аэропорт, говорите, хотели здесь строить? Ну-ну…

Горячая вода отсутствовала совсем, холодную давали только на пару часов в сутки. Нужно было заполнить ею все имеющиеся в доме емкости, поэтому люди ставили в квартирах бочки. Горе тому бедолаге, кто пропустил священное время. Сидеть потом без воды до следующего дня или идти с баклажкой к роднику. Город будто бы перешел на военное положение: темно, голодно, страшно. И никакого просвета.

Мама Айши ездила в Джамбул за свечами, закупала их ящиками. Она любила читать перед сном, потому в большой круглой вазе ставила и зажигала с десяток свечей. Назгуль переселились в мамину комнату, остальную часть квартиры попросту закрыли – какой в ней прок без тепла и света. «Время ковшиков», – объявляла мама, грея в ведре воду, чтобы помыться. Человек ко многому привыкает. Если можно принять душ, поливая себя из ковшика, это уже хорошо. Гораздо хуже, если и холодная вода пропадет. Но и тогда человек приноровится и что-нибудь придумает, поддерживая жизнь и в себе, и в угасающем городе.

– Сообщи Оле, что ей надо забирать мать в Россию. Угасает наш Жанатас, – сказала мама Айше во время очередных телефонных переговоров.

Дочери считали, что у Надежды Петровны все в порядке. На звонки она отвечала в бодром расположении духа, но с продажей квартиры почему-то медлила. Будь она в умирающем городе не одна, было бы легче. Изгнанный дядя Сережа обитал на дачах и не просыхал, так что на него рассчитывать не приходилось. Однажды он заявился к Надежде Петровне, просил денег и устроил скандал. На шум выскочили соседи, парой зуботычин привели бузотера в чувство. Почерневший от беспробудного праздника, но на удивление трезвый, вскоре он пришел извиниться и проститься перед дорогой – вздумал начать жизнь заново. «Точь-в-точь как в фильме «Москва слезам не верит», – возмущалась мама по телефону. Жанатас чуть не угробил хорошего человека. Или все-таки человек сам себя пытался погубить?

После сообщения Айши сестры Исаевы рассудили, что надо держаться вместе, и рванули на родину, где молниеносно за полцены избавились от квартиры. Съездили в последний раз на отцовскую могилу.

Из года в год в родительский день на кладбище приезжали целыми семьями, чтобы почтить память, выдрать сорную траву, покрасить оградки, разложить на тряпице угощение: отварные яйца, конфеты, плюшки. В поисках лучшей доли люди без оглядки оставляли и Жанатас, и могилы родных. Живым – живое, что поделаешь. Не станешь же скорбно сидеть у надгробия, когда детям нечего есть.

Кладбище, как неухоженный старик, зарастало высокой щетинистой травой. Время с верными помощниками, дождем и ветром, потихоньку сравнивало холмики с землей, стирало серебрянку с оград, стачивало углы мраморных памятников, затейливо украшало бурой ржавчиной железные кресты. Деревянные рассыпались в труху быстрее. Посреди кладбища алыми огоньками неожиданно мелькали степные тюльпаны, семена которых заносил ветер и горстями разбрасывал по могилам. Как привет от тех, кто оставил и этот заброшенный погост, и сам город, который неуловимо превращался в призрак.

Из окон квартир валил черный дым – люди сооружали в комнатах печки, чтобы как-то обогреть жилье. Копоть покрывала стены, но мало кого волновала их белизна. В отчаянии пускали на дрова даже мебель, не говоря о деревьях, обилием которых Жанатас и в былые времена похвастать не мог. Соскучившаяся Ольга бродила по городу и ужасалась – везде торчали искореженные пеньки. Ходил страшный слух, что люди вылавливали кошек и собак – хоть какое-то мясо. Живности действительно не было видно: то ли попряталась, то ли и правда съели. Да и люди бродили тенями, озабоченные лишь тем, как продержаться до следующего дня. Из города ушла сама жизнь.

Забрав семейные фотографии, Исаевы покинули Жана-Париж уже в полном составе.

В это самое время Андрей наворачивал котлеты с пюре – мама с Яриком приехали на долгосрочное свидание.

– Вкуснотища, спасибо! – Он сыто откинулся на стуле. Теперь можно и поболтать. – Как Тамарка?

– Когда суд прошел, она вещи собрала и ушла. Приходит каждый месяц, деньги приносит. Устроилась на работу в коммерческий магазин.

– Правильно, нечего ей сидеть у вас. Пусть