Fira_Altalena БРАВО, АРКАША!

Volande

НУ КОНЕЧНО, ОДНИ ДОЛЖНЫ ОДОБРИТЬ ЭТОТ МИР, А ДРУГИЕ УДОБРИТЬ. И СЕБЯ В РОЛИ УДОБРЕНИЯ ВЫ, ЯСНОЕ ДЕЛО, НЕ ВИДИТЕ…

Кнопка уже некоторое время проявляла беспокойство, поскуливала и пыталась обратить на себя внимание. Время прогулки давно настало. Аркадий Натанович со вздохом оторвался от монитора и одним духом допил остававшийся в стакане чай с лимоном. Эти дискуссии стоили ему много нервов, но он просто не мог оставаться в стороне, когда речь шла о судьбах страны. Он считал себя солдатом идеологического фронта, и с гордостью нес свою вахту. Сейчас он выгуляет собаку и ответит этому язвительному подслеповатому леваку. Всем им ответит. Аркадий Натанович с трудом наклонился и, кряхтя, стал натягивать обувь.

На свежем воздухе

Отпустив Кнопку, которая, переваливаясь на коротких кривых лапках, побежала обследовать кусты, Аркадий Натанович тяжело опустился на скамейку. Он не замечал ни боевых выкриков компании пенсионеров, забивавших козла за одним из столов в центре сквера, ни низкого свинцового неба, в котором сгущалось и вызревало что-то – уставив невидящие глаза на деревянный стол, содрогавшийся под костяшками домино, он оттачивал про себя аргументы, долженствующие убедить оппонентов, раскрыть их подслеповатые глаза на очевидные всякому непредвзятому взгляду вещи. Внешний мир доходил до его сознания невнятными гулом и постукиванием, прорываясь иногда отдельными фразами. «Жизнь это борьба, а не дипломатический прием. Не съешь ты – съедят тебя, – формулировал он, глядя, как кот подбирается к беспокойной стайке воробьев, не сводя с цели гипнотизирующего взгляда.

– Кому это понимать, как не нам, живущим в кольце врагов, мечтающих скинуть нас в море. А значит нужно прекратить это нытье о праве. Прав тот, у кого есть сила… когда же это было? в восьмидесятом? или семьдесят девятом? нет, восьмидесятом, точно восьмидесятом – Олимпиада тогда была… Эта боязнь войны, это слюнявое жизнелюбие любой ценой – отличительная черта дряхлеющих цивилизаций. Они понятны у европейцев, капитулировавших перед исламофашизмом…Я тогда в Пииунде был, в санатории, ну и собралась у нас компания, пулю писать… В Пицунде он был! И при чем это здесь? Как, все-таки, далеки эти люди… Да, о чем это я? Европейцы загнивают, да… Но мы – мы молодая, энергичная нация, еще не израсходовавшая свой пассионарный запас, и мы не отдадим за «здорово живешь» наши выстраданные ценности. Мы будем сражаться! А крысы – пусть уходят с корабля! Мы только плотнее сомкнем ряды. И примем бой!»

– Не хотите сразиться?

Аркадий Натанович вздрогнул и очнулся. Он сидел за шахматной доской, напротив субъекта, с первого же взгляда показавшегося странным и неприятным. Весь какой-то продолговатый, с узким лицом, заострявшимся книзу козлиной бородкой. Серый берет, сдвинутый на правое ухо, переводил это длинное лицо в скошенную горизонтальную плоскость.

Аркадия Натановича, почему-то, не удивило появление ни шахматной доски, ни самого этого господина – как будто так все и должно быть. Он охотно взялся за королевскую пешку и сделал первый ход. Его противник, тем временем, не торопился. Задумчиво повертев в руках черную фигурку он вернул ее на место и задал неожиданный вопрос:

– Какую шахматную фигуру вы любите больше всего?

– Ну, не знаю… ферзя…

Лицо незнакомца разочарованно поморщилось:

– Самая сильная фигура. Банально. А вот мне интересна пешка. На шахматной доске, среди всех этих королей, королев и офицеров, пешка – простой солдат, пушечное мясо, которое первым вступает в бой и которым жертвуют, спасая более ценные фигуры. Но зато это единственная фигура, несущая в себе потенциал к изменению. Она может стать кем-то другим…

– Ферзем, – съехидничал Аркадий Натанович.

– Кем угодно, – от пристального взгляда маленьких серых глаз Аркадию Натановичу стало не по себе. – Но чтобы это произошло нужно пройти непростой путь, – длинные бледные пальцы опустили черную пешку на место.

Собачий лай напомнил, что увлекшись спором, он забыл о Кнопке. Аркадий Натанович беспокойно оббежал глазами сквер – Кнопки нигде не было видно. Он посвистел, потом встал, и стал звать ее по имени. Безрезультатно.

– Может она побежала на стройку? – длинноволосый посмотрел на него долгим, внимательным, сочувственным взглядом, – Собаки любят это место.

Предположение показалось правдоподобным, и они зашагали вместе через сквер, туда, где сквозь деревья виднелся неподвижный строительный кран. За сквером начинался пустырь. Это были места знакомые Аркадию Натановичу с детства. Сюда они с друзьями убегали с уроков играть в футбол. Теперь он вспомнил, откуда знает Длинноволосого. Ну конечно, это же их учитель истории, как бишь его? Тот самый, к которому они испытывали странную смесь любви и презрения. Которого они выслеживали после школы по дороге до дома, и бросали камешки в окно на первом этаже, чтобы посмотреть, как он будет ругаться. О котором говорили, что вечерами он пьет и играет в домино, под домом. Интересно, почему он совсем не изменился с тех пор? Они дошли до школьного забора, с такими знакомыми бетонно-решетчатыми ромбиками, и решили перелезть через него, чтобы не обходить. Как только они перемахнули на другую сторону, из-за угла школьного здания молча выскочил огромный черный сторожевой пес. Аркадий Натанович откуда-то знал, что его зовут Джек, и что страшней этой собаки нет ничего в мире. Он бежал, чувствуя за собой горячо дышащий темный ужас. Он успел пересечь школьный двор до забора на противоположной стороне, и мгновенно перелетел через него, но раньше, чем успел перевести дух, увидел собаку, вынесшуюся из-за угла. Ноги мгновенно стали ватными. Убежать было нельзя, можно только спрятаться, и он юркнул в металлическую трубу, ведущую куда-то под землю, и пополз сквозь нее. Он полз, торопясь уйти подальше от ужасного преследователя, спрятаться, забиться поглубже, в самые темные недра, где его никто не достанет. По мере продвижения, стены становились уже, стискивая его. Он чувствовал их прикосновение, и это не было прикосновение металла – они были мягкими, покрытыми слизью. Стенки обхватили его, так, что он не мог больше двигаться и стали ритмично сокращаться, проталкивая его вперед. Пронизанный ужасом, он беспомощно ждал, чем все закончится. Наконец, последняя мощная конвульсия вытолкнула его наружу, на яркий слепящий свет. Аркадий Натанович почувствовал, что под ним нет опоры, что он падает, и падению этому нет конца, и отчаянно закричал…

Под шелест дождя

Он проснулся от собственного натужного, раздирающего грудь крика и сел в постели… Постели не было. Под ним был