отличие от меня она росла в зеленом пригороде Лондона с родителями-врачами, частными школами и уроками игры на фортепиано. Я высокая, большеглазая, с крупным ртом и довольно массивной челюстью. «Сногсшибательная», – говорят про меня люди, желая сделать комплимент. Как будто я и впрямь могу свалить кого-нибудь одним ударом! Ну а Мира – хрупкое создание метр с кепкой, обладательница точеной фигурки, гривы черных волос и глаз медового цвета. У меня шире улыбка, зато у нее громче смех. Мы обе балансируем на грани между интровертом и экстравертом: дрожим от волнения перед вечеринками и презентациями, а уже через пять минут после начала чувствуем себя как рыба в воде.

Переезд в Нью-Йорк никак не повлиял на нашу дружбу. Мира сказала, что не простит мне, если я не поеду. Сто процентов не сделанных выстрелов не попадут в цель. Когда через месяц после моего отъезда она приехала меня навестить, мы снова пришли в тот красно-белый вестсайдский ресторан, куда нас водила Джесс во время наших первых нью-йоркских каникул. Теперь вся округа преобразилась: на крышах появились бары и бассейны, с улиц исчезли фургончики с жареным мясом и запах запекшейся крови. Голодная юность осталась в прошлом. Однако между нами ничего не поменялось, словно и не было всех этих лет.

На следующий год она вышла замуж. Провожая ее к алтарю, я немного беспокоилась. Но к тому моменту, как свадебные фотографии перекочевали в рамки, а фата благополучно отправилась на хранение в чулан, наша дружба вернулась в прежнее русло.

– Есть вещи, которых Пит никогда не поймет, – горячо шептала она мне в трубку, и ее приглушенный голос отражался эхом от кафельных плиток ванной.

И что теперь? Теперь между нами вклинился какой-то сгусток клеток. У Миры было то, чего не было у меня; то, чего я страстно хотела, но пока не могла получить.

После того как я попросила счет, за столиком воцарилась гнетущая тишина. Впервые за всю историю дружбы. Конечно, у нас случались моменты уютного, дружеского молчания – но это было по-настоящему мучительным. Напряжение витало в воздухе с самого прилета Миры. Я сразу его почуяла, как только у нас вдруг закончились общие темы и разговор начал сворачивать не в ту сторону (например, когда я спросила про Пита, Мира опять вспомнила о ребенке), а потом и вовсе зашел в тупик (когда она решила обсудить Джесс – часто ли мы видимся? Удалось ли мне узнать ее получше?).

В поисках выхода из неловкой ситуации мы обреченно подняли глаза к потолку. Я услышала ее тяжкий вздох. Мира заметила, что я его услышала. Мы обе опустили взгляд.

После завтрака я мысленно пробежалась по списку «Что британцам нравится делать в Нью-Йорке». Мы с Нейтаном играли в эту игру бессчетное количество раз, так как у меня частенько останавливались друзья из Лондона, причем все, словно сговорившись, хотели получить одни и те же «чисто нью-йоркские» впечатления.

Стандартная программа непременно включала шопинг на распродажах в центре города. Поздние завтраки в ресторанах, где все остальные посетители тоже были туристами (истинные ньюйоркцы завтракают и обедают в другие часы), но громкая музыка заглушала иностранные акценты. Прогулку по Хай-Лайн[25]. Коктейли при всяком удобном случае.

С Мирой все должно было пойти по-другому. Мы просто бродили бы по улочкам, без всякой программы, радуясь обществу друг друга.

Однако ее – наше – новое положение вынудило меня вернуться к заветному списку, и когда я вспомнила последний пункт, содержащий противозаконные способы борьбы с джетлагом, то чуть не сгорела от стыда. «В Америке это супердешево! И доставка всего за полчаса!» – частенько говорил Нейтан с ужасным британским акцентом, подражая Дику Ван Дайку[26].

– Пойдем в музей, – предложила я.

Мы доехали на метро до Восемьдесят шестой улицы и прошлись вдоль черной ограды оголившегося Центрального парка до музея Гуггенхайма – гигантской бетонной улитки, чьи белоснежные спирали контрастировали с ярко-голубым небом. Затем поднялись по спиральным пандусам-этажам на самый верх, и Мира в изнеможении прислонилась к бортику и посмотрела вниз. Я проследила за взглядом ее янтарных глаз до самого пола, где лежала громоздкая стальная скульптура в форме дирижабля – тяжелая и неподвижная, как наша дружба.

Девятнадцать

После той злосчастной пробежки я иду на попятный. Ты оставила своего ребенка одного! – шепчу я садистке в зеркале. Поступок, достойный освещения в скандальных ток-шоу и передовицах бульварных газет. Я посажу себя под домашний арест: отныне никаких вылазок, ни с Эшем, ни без него. Запереть дверь изнутри – единственный способ обеспечить его безопасность.

Я пытаюсь собрать остатки энтузиазма, чтобы поиграть с ним или покружить его в танце под музыку, но не могу. Буду просто держать его на руках, лишь бы с ним ничего не случилось, – на большее я сегодня не способна.

Рядом на диване вибрирует телефон. Опять Мира. На экране всплывает иконка голосового сообщения. Затем приходит эсэмэска.

Ты как, ОК? Почему не берешь трубку?.. Перезвони мне. Или я перезвоню чуть позже. Надеюсь, все хорошо.

Она звонит через день. Поначалу я отвечала, стараясь придать голосу максимально жизнерадостный тон. Но больше не могу врать – только не ей! К тому же мне стыдно признаться в своих истинных чувствах, рассказать о том, что я сделала и чего не сделала.

«Сдвиг тектонических плит» – так описала Мира свои ощущения после рождения Беатрис четыре года назад. Мол, жизнь разделилась на до и после. Разве могла я понять ее тогда? С тех пор моя подруга успешно совмещает воспитание Беатрис и руководящую должность, с поразительной легкостью жонглируя семейными и профессиональными обязанностями, неизменно собранная и уверенная в себе, – именно такое впечатление она производит на окружающих.

Я думала, наши тропинки вновь соединятся, как только у меня тоже появится ребенок и мы окажемся в одном лагере. Увы, они продолжали расходиться. Поэтому сегодня я не беру трубку.

Воспоминания возвращают меня в квартиру, которую мы снимали на пару, пока я не переехала в Нью-Йорк, а она – к Питу; в то далекое время, когда между нами все было просто и ясно. Словно наяву, вижу блестящую от мороси дорогу от метро до дома и красные огни стоп-сигналов, чувствую доносящийся с рыбного рынка запах хлорки. И думаю о том, что случилось тогда. О Уилле. О роли Миры в наших с ним отношениях. И как все это привело меня сюда.

В объявлении об аренде квартира рекламировалась как воплощение