Он учит только самому нужному. Один час – математике, самой бытовой: складывать, вычитать, умножать. Второй час – чтению, тоже бытовому: читать надписи на организациях, названия ближайших городов и стран, имена и фамилии. Третий час – гигиене, самой базовой, для мальчиков и девочек вместе: как мыть лицо и руки, как называются части тела, как поступать при встрече со змеёй и что делать при порезе.

Заглядываю в несколько потрёпанных тетрадок. Все пишут простыми карандашами, чтобы можно было стереть написанное ластиком и использовать тетрадь для следующих заданий.

Кто-то щиплет меня со спины. Оборачиваюсь. Девятилетняя Мерилин пытается развернуть складки на моей футболке и прочесть надпись. Спотыкается.

– Я дальше буквы не знаю. Что тут написано?

– Тут написано «voluntario».

– А волонтёрами бывают только гринго?

– Нет, волонтёрами бывают все, кто хочет помогать другим людям. Например, в нашей клинике сейчас работают врач из Никарагуа и администратор с Кубы.

– То есть я тоже смогу быть волонтёром?

– Сможешь. Только буквы выучи и подрасти.

На третий день знакомства вместе с Марией готовили ужин и между обсуждением салатных заправок задавали друг дружке откровенные вопросы. Она первая начала.

– А сколько лет ты замужем?

– В этом месяце семь лет исполнилось.

– И до сих пор нет детей? Так сильно не хотите?

– Ну, мы думаем усыновить… Вообще, если честно, я очень боюсь не детей, а самой беременности. Панически боюсь.

– О, понимаю, я тоже боюсь! Когда не можешь контролировать свой организм – страшно.

Кто бы знал, что тридцатипятилетняя врач-никарагуанка окажется первой женщиной, которая так глубоко поймёт меня в этом моём страхе.

Несколько минут молча срезали корочки с арбузных треугольников, думали каждая о своём. Настала моя очередь задавать вопрос:

– Ты поэтому не замужем? Потому что забеременеть боишься?

– Нет, не поэтому. Я хочу друга встретить, а не просто мужчину.

– В смысле, чтобы секса у вас с ним не было?

– Почему же. И секс, и дети – всё можно, я не против. Но мне важно, чтобы ему было смешно от того же, отчего и мне. Это в первую очередь.

За окном громыхнуло что-то металлическое, следом послышались скорые шуршащие шаги и девичий, а чуть позже и мальчишечий сдавленный хохот.

Мария улыбнулась в сторону окна и сказала:

– Слышишь? Кто-то уже встретил друга. Вот я встречу, тогда и замуж пойду.

Орландо каждый день после завтрака разговаривает по телефону с какой-то женщиной. Разговаривает громко, чётко, слышно по всей клинике:

– Как тебе спалось сегодня, любимая? Что у тебя было на завтрак? Чем планируешь заниматься, родная? Ты мне снишься, я скучаю по тебе, я очень люблю тебя…

Обычно мы с Марией стараемся во время этих его разговоров не заходить в кухню, слишком уж нежно и интимно звучат его слова. Не хочется мешать и быть третьими. Но слышать – слышим всё, громкость у Орландо не отключить, сложно не быть в курсе нежностей.

Точно так же, как сложно не заметить большую татуировку на его ребре. Он часто (читайте – всегда, за исключением торжественных моментов) ходит без футболки. Поэтому, даже не разглядывая его тело специально, всё равно невольно замечаешь эту каллиграфически вытатуированную надпись во всё левое ребро: «Каролина, ты мой самый большой подарок».

Как-то вечером я осмелилась и спросила Орландо:

– Эта твоя Каролина, она какая? Красивая?

Молча достал телефон, включил, показал фотографию на заставке. Улыбающаяся девчушка с огромными янтарными глазками, золотистыми длинными локонами и двумя белоснежными бантиками-заколками на макушке.

– Это моя дочка! Красивая получилась, правда? Не в меня потому что, в маму свою.

– А где она сейчас?

– Она с мамой живёт, на Кубе. Ей восемь, в прошлом году в школу пошла. Мы с её мамой развелись, но всё равно разговариваем, для дочки это важно. Она скучает по мне…

И, помолчав, добавляет:

– Я только из-за неё хочу съездить на Кубу. Возвращаться жить не хочу, там совсем нет хорошей работы. Но дочку очень хочу обнять. Она – лучшее, что со мной случалось.

Ушёл грустно смотреть в дождь и молчать. Скучает по дочке, хотя и до утра несколько часов осталось, всё равно скучает. Очень боится, что утром из-за ливня не будет мобильной связи и они не смогут созвониться.

После каждого продолжительного ливня мы с врачом открываем утром двери клиники и с замиранием ждём – сколько их будет у нас сегодня, этих простуженных детей.

Часть пациентов обычно уже сидит в очереди на специальных скамеечках под аккуратным деревянным навесом – полевым залом ожидания. Ожидают, когда мы начнём приём.

Высокая температура, головные боли, першение в горле, жидкий насморк – всё это, вместе с желанной свежестью, приносят затяжные дожди.

Первыми заболевают дети, особенно те, кому меньше десяти. Им хуже взрослых удаётся спать в гамаках, поэтому чаще всего они спят на земле, на какой-нибудь тряпочке. Обычно мокрой тряпочке. Из-за высокой влажности воздуха здесь мало какая вещь высыхает быстрее, чем за сутки. Ночных горшков не водится. Да и не приучены. Поэтому тряпочки для сна и одежда у малышей обычно сырые – не только от купания в океане, но и от справления ночной нужды в штанишки.

Сырость и холод всего за одну-две ночи справляются с маленьким слабым организмом. На следующий день после дождя вереница родителей несёт в клинику горячие канючащие комочки с затуманенными глазами и хлюпающими носами.

Врач отправляет меня греть две кастрюли с водой, а сама идёт за полотенцами – будем делать компрессы. После первого же отжатого в тазик полотенца вода становится чёрной, а горячее тельце оказывается в грязных разводах. Мария шутит, что хоть тут дети помоются. Родители смеются и облегчённо выдыхают, видя, как с каждым наложенным мокрым полотенцем успокаивается и начинает клевать носом их ребёнок.

Уносят его впервые за сутки крепко спящим. И пакетик с таблетками, чтобы долечить простуду уже дома. До следующего дождя.

Выехать за продуктами из Ла Сальвии – целая операция. Большое количество событий должно сложиться в аккуратную мозаику. Считайте сами.

Нужно, чтобы:

– за пару дней до поездки в окрестностях не было ливня или шторма;

– на момент выезда не было прилива или хотя бы он не вытекал на дорогу;

– у дона Чемы не сломалась машина и был бензин для неё;

– у дона Хоэля не заглох мотоцикл и было настроение на поездку;

– на дорогу упали только ветки, которые можно разрубить, а не целые деревья;

– и так далее.

Сложилось. Выходим из клиники в четыре утра, идём до машины,