Я продолжала следить за чатом, но ничего не писала. Возможно, с моей стороны это было свинством – не отвечать на вопросы, не подтверждать, что он благополучно родился, не оставлять свои зеленые сообщения среди их белых. Я не выходила из группы по чисто эгоистическим соображениям. Вдруг мне самой приспичит задать срочный вопрос посреди ночи?

Когда я наконец вышла на связь, мамочки встретили блудную дочь с распростертыми объятиями.

– Мы здесь, иди сюда!..

– А вот и самый главный малыш!

– Он просто чудо!

– Как ты, Стиви?

– Спасибо, все хорошо, – отвечаю я, разматывая шарф. – Простите, не помню, как вас зовут.

Длинноволосая брюнетка с глубоко посаженными глазами густо краснеет. Улыбка сходит с ее лица. Она гладит своего малыша по головке, увенчанной копной рыжеватых волос, похожих на парик.

– Мы Стенли и Кэти, – говорит она.

Я сажусь и оглядываю группу женщин. Склоненные к младенцам головы. Тишину то и дело нарушает причмокивание. Мои соски рефлекторно напрягаются.

– Как у Эша со сном? – спрашивает другая мамочка.

– Спит максимум три часа подряд, и то если повезет.

Не стоит, пожалуй, упоминать временную передышку, полученную благодаря Джесс.

– Три часа? Ничего себе! Как здорово!

– Правда? Зато в течение дня он сущий монстр! На этой неделе его крики стали еще пронзительнее.

– Ему сейчас три недели, да? – спрашивает мамочка в бледно-серой шапке с помпоном, под которой наверняка скрываются немытые волосы. – Наверное, у него как раз идет Неделя Чудес.

– Простите, что вы сказали? – переспрашиваю я.

– Так называют периоды скачков развития, – объясняет она. – Малыши в это время становятся очень беспокойными. Если не ошибаюсь, Эш родился на неделю позже предполагаемой даты?

– Да.

Похоже, Серая Шапка знает моего ребенка лучше, чем я.

– Значит, на самом деле ему уже четыре недели. Немного рановато для первой Недели Чудес – но, может, он у вас вундеркинд!

– Наверняка.

– Ха-ха. В общем, в этом возрасте они начинают осознавать окружающий мир.

– Понятно, – говорю я. – И что можно сделать?

– Ничего, – улыбается она. – Просто набраться терпения.

Я достаю из потертой Ребеккиной сумки для подгузников бутылочку, термокружки с холодной и горячей водой и банку молочной смеси. Когда я выкладываю свой арсенал на стол, все потрясенно ахают. Искусственное вскармливание! Воцаряется тягостное молчание. Даже вигвам в углу немного поник.

– Начала на этой неделе. Я не была уверена, что Эшу хватает моего молока, – оправдываюсь я. Почему я не могу сказать правду? – В первые дни было такое чувство, что грудь вот-вот лопнет, но теперь все прошло. И, между прочим, никакого мастита! Думаю, это обычная страшилка, чтобы женщины продолжали кормить грудью.

Звенящая тишина. Представляю, как бы они отреагировали, узнав, что две ночи подряд за Эшем ухаживала совершенно посторонняя женщина!

– Понятно, – сухо кивает мама малыша Стэнли. – Может, еще чаю?

– С удовольствием! – радостно соглашаются остальные, будто им предложили кусок торта или порцию кокаина. Все протягивают двухфунтовые монетки – можно подумать, мы кутящие в складчину студентки! Стенли-плюс-Кэти идет на кассу, чтобы купить четыре чая с ромашкой и один американо для меня.

Еще одна женщина (совсем ребенок! Помнится, увидев ее на занятиях, я подумала, что гожусь ей в матери) легонько хлопает меня по руке.

– Стиви! Вы ведь еще не рассказывали нам о родах!

Воспоминания вдруг снова переносят меня в больницу; я стою на четвереньках, каждая схватка – словно торнадо; ужасно хочется тужиться, а акушерка куда-то вышла. Когда она мне так нужна! Без нее я чувствую себя слепым котенком. Как я буду рожать совсем одна? Мне дико страшно. Мы наверняка умрем – и я, и ребенок!.. Тут меня накрывает очередная схватка, и я слышу чей-то вой, пронзительный и жуткий, словно раскат грома. И внезапно понимаю, что вой исходит от меня.

Усилием воли я прогоняю это воспоминание, запихиваю его в шкатулку и решительно захлопываю крышку. Поскольку мои роды – не общественное достояние, незачем о них рассказывать каждому встречному и поперечному.

– Мне нужно отлучиться в туалет, – говорю я ей. – Не присмотрите за Эшем?

Уборные находятся в противоположном конце помещения, метрах в тридцати. Первые несколько секунд мне кажется, будто я что-то забыла – сумочку, руку или ногу. Однако вскоре меня охватывает блаженное чувство облегчения. В голове проясняется. Я еще долго сижу на унитазе, тупо уставившись на усеянную кровавыми пятнами прокладку.

Когда я возвращаюсь, Эша держит на руках уже другая женщина, а разговор успел перейти на «папочек».

– Он так здорово о ней заботится.

– Он берет на себя все ночные кормления.

– Знаете, какой день был самым ужасным? Когда закончился его отпуск по уходу за ребенком и он снова вышел на работу!

– Он от нее просто без ума! Я уже начинаю ревновать!

Заметив меня, они меняют пластинку:

– Он вечно требует секса. А мне сейчас совсем не до этого.

– Когда она плачет по ночам, он делает вид, что не слышит.

– Он постоянно жалуется на усталость. Можно подумать, я не устаю!

– Он считает, что я вроде как в отпуске. Сижу себе дома, ничего не делаю. Попробовал бы сам провести весь день с ребенком – посмотрела бы я на него!

«Неужели весь этот спектакль предназначен для матери-одиночки? Не тратьте понапрасну кислород, – думаю я, закипая. – Даже не пытайтесь меня убедить, что ребенок может спасти отношения. Посмотрите на маму с папой, посмотрите на Ребекку с Дэвидом. Дамочки, вы еще в самом начале пути!»

Рано или поздно вы будете шипеть друг на друга в предрассветные часы, мысленно добавляю я, насыпая в пластиковую бутылочку шесть ложек смеси. Каждая порция падает на дно с приятным «шух».

А когда он захрапит, вы толкнете его в ребра и внезапно осознаете, что это ваш первый физический контакт за несколько недель.

И все же…

Попробуйте представить хотя бы на секунду, каково это – ухаживать за младенцем одной. Когда рядом нет еще одной пары рук, готовых помочь. Некому его подержать, когда ваш ужин стынет, или когда вам нужно принять душ или сходить в туалет по-большому.

Я добавляю сто миллилитров горячей и сто миллилитров холодной воды из соответствующих фляжек. Попробуйте представить, каково это – целый месяц слушать нескончаемые вопли по шестнадцать часов в день. Я трясу бутылочку, пока отрава полностью не растворяется.

– Когда планируете выходить на работу? – спрашиваю я всех.

Эш опустошает бутылочку, и я готовлю план побега. В гробу я видела такую поддержку! Мы словно из разных миров.

Но когда я начинаю собирать свои вещи – пеленки, фляжки, подгузники,