На самом деле его зовут Миша и он Дианы троюродный брат. Мы с ним познакомились полгода назад, когда Диана попросила разрулить ситуацию, в которую он попал.

Он тогда делал скандальные трафаретные граффити на общественно-политические темы. Первая его известная работа: завод «Электроцинк» на фоне черных гор и надпись: «Сау Фæнык». Потом он стал подписывать так все граффити. Муниципальные рабочие быстро закрашивали граффити, но их фото успевали разойтись по сети.

Другой нашумевшей работой стал Дядя Степа с проводами в руках. Это был намек на слухи о якобы пытках электрошоком в полиции. Но даже тогда дело на него не завели, хотя он задел самих правоохранителей.

Границы дозволенного он перешел, когда нарисовал корону из кукурузы и мантию в цветах осетинского флага. Это был дерзкий выпад в сторону Главы Республики, про которого недруги говорили, что он через подставных лиц якобы монополизировал рынок кукурузы. Сигнал был дан сверху, Мишу быстро вычислили и обвинили в вандализме.

Диана пригласила к нам домой его мать. Свою двоюродную тетю то есть. Скромная женщина, учительница осетинского языка. Она рассказала, что сын рисует с детства, и она никогда не сомневалась, что из него вырастет художник. Оказалось, что он отличник на факультете ИЗО в СОГУ и, хотя еще студент, выставляется уже с такими мэтрами, как Шалва Бедоев и Ахсар Есенов. Она показала фотографии его картин. Там были пейзажи с башнями, несколько портретов Коста в современной обстановке: в маршрутке, у банкомата и так далее. На меня все это особого впечатления не произвело. Не то что картины Ас-Кухтхациловой. Но и чем-то зловредным мне это тоже не показалось, в отличие от его граффити.

– Он раньше подобными вещами не увлекался, – сказала мать Миши. – Только последние полгода. Стал смотреть всякое в интернете, как люди в Москве демонстрации устраивают. Я ему говорю: «Это хулиганье всякое, как футбольные фанаты, которым некуда дурь свою девать». А он мне: «Нет, там студенты ВШЭ и МГУ». Значит, говорю, их кто-то использует и даже приплачивает. И те, кто их выводит, – вредители, потому что из‑за них ребят могут побить, отчислить или посадить. И так спорим часами. Никак не могла его переубедить несмотря на двадцатипятилетний педагогический стаж. Ладно бы смотрел, интересовался. А тут… Кто же знал, что он по такой дорожке… – Она расплакалась.

Диана обняла ее за плечи и посмотрела на меня ждущими глазами.

– Он в СИЗО? – спросил я.

– Нет. Домашний арест. Характеристика помогла. Следователя зовут…

– Не надо. Такие дела не на этом уровне решают.

Когда она ушла, я спросил у Дианы:

– А отец у парня есть?

– Умер. Миша еще маленький был.

– Это многое объясняет.

На следующий я пришел к ним. Меня накормили. Мы беседовали на общие темы. Миша не выглядел дерзким или агрессивным. Приятный парень. После десерта мать ушла в кухню и открыла кран.

– Я могу порешать твое дело, – сказал я без подводок.

– Знаю. Мама говорила.

– Ты хочешь?

– Не уверен. Когда я рисовал это, то принимал риск. Нужно быть готовым отвечать за свои высказывания.

Я чуть его не похвалил, мол, мужская позиция. Но вовремя осекся.

– Ты прав, нужно брать ответственность за свои поступки. А еще за своих близких. Тебе могут и три года дать. Каково будет твоей матери? Она у нас вчера весь диван слезами залила. И так ей три года рыдать придется. Не говоря о том, что ее уволить могут и потом она нормальную работу не найдет. Ты ее, что ли, будешь содержать из тюрьмы?

– Знакомые слова. От всех родственников слышу.

– Эти родственники тоже помощь предлагают?

Он налил мне и себе тархун.

– Нет, не предлагают. Но если выбор между покаянным видео и сроком, я выбираю срок.

– А при чем тут покаянное видео?

– Менты предлагали записать. Мол, тогда обойдусь исправительными работами.

Миша выпил стакан тархуна.

– Мне видео не нужно, – продолжил я. – И менты меня тоже не волнуют. Ты же понимаешь, кого разозлил своей кукурузной короной?

– Очевидно.

– Вот с ним я и поговорю.

– О! – он иронично воздел руки к потолку. – По ходу, мне не видео придется записывать, а на осле вперед спиной проехать.

– Ничего такого делать не придется. И даже завязывать с этим твоим…

– Стенсил-артом.

– Вот с этим самым артом завязывать не придется.

– А что придется? Рисовать его конные портреты?

Я понял, что пора говорить жестче.

– Считаешь себя бунтарем, правдорубом?

– Я просто говорю на темы, которые меня волнуют.

– Выступаешь против несправедливости?

– Можно и так сказать.

– Это хорошо, хорошо! – я хлопнул ладонью по столу. – Хорошо и похвально! Я потому и занялся политикой. Раз тебя заботит справедливость, то вот ситуация. Американский сисадмин узнает, что его правительство читает письма и слушает телефонные разговоры миллиарда людей по всему миру. Он делает это достоянием общественности. Он за справедливость или нет?

– Ты про Сноудена, что ли? Конечно, он за справедливость.

– Правильно. А справедливо ли, что ему за это грозит тридцать лет, если не смертная казнь?

– Нет.

– Правильно, юноша! Вот другой пример. Журналист раздобыл информацию о военных преступлениях американцев в Афганистане, и теперь он сидит, как преступник.

– Это Ассанж?

– Ага.

– Несправедливо, конечно.

– А Белград?

– Нет.

– А Багдад?

– Тоже нет.

– Вот! – я поднял указательный палец к потолку. – Есть локальные несправедливости, а есть мировая несправедливость, несправедливое мироустройство. Везде есть коррупция и злоупотребления. Перегибы на местах. Но это все мелочи по сравнению с мировой несправедливостью. Это как конфликты в семье, – я понизил голос. – Сто процентов, ты вспомнишь моменты, когда твоя мать была к тебе несправедлива. Но если, допустим, у нее в школе директор несправедливо объявляет ей выговор, разве ты будешь вспоминать, как она тебя в детстве ругала не по делу?

– Кажется, я потерял нить.

– Вот тебе нить. Против кого рисует Бэнкси?

– Против корпораций в основном.

– А корпорации чьи? Явно не нашего Главы. Поэтому Бэнкси большой художник, а не местечковый. Знаю, у молодежи не модно быть патриотом. Это потому, что моду задают извне. Немногие находят в себе смелость идти против моды. Но быть патриотом здесь – значит быть оппозиционером в мировом масштабе. Мы, Россия, главная угроза несправедливому миропорядку. Мы геополитические бунтари, панки, если хочешь. И Осетия играет в этом движении ведущую роль. Потому что, как говорит Коромыслов, сармат – это функция власти на Руси.

Я вдохнул, выдохнул и осушил свой стакан тархуна. Миша сидел с большими глазами и открытым ртом.

– В общем… – Я положил на стол