– И что ты теперь будешь делать? Сможешь притворяться годами, будто все это не бередит душу? Он будет дразнить тебя.

– …Несколько недель назад я была на одной приятной встрече. С директором «Саутвелла». Он хотел переманить меня к себе. Часами перечислял преимущества своей школы.

– А ты что?

– А я обещала подумать. Резонно ли мне оставаться в «Греджерс»? С ее-то позорной репутацией? Сколько скандалов, сколько смертей! Это болото! Коварное лоно топи! И из него нужно немедленно выбираться! – высокомерно и малость брезгливо брякнула Алесса.

– Ты думаешь, сменив среду обитания, изменишь свою сущность? Наивно. Это все равно что надеть фрак на свинью. Вроде бы и прилично, но хрюкать она от этого меньше не станет.

Алесса промолчала, зло кусая губы. Лицо ее беспомощно дрогнуло от обиды.

* * *

– Ты не устал? Я заприметила два свободных местечка около миссис Шпиц. Пойдем? – сказала Леда, глядя на Джераба с обожанием, льстившим его ранимому самолюбию.

– А как же танец?

– Джераб, для танцев пока рановато. Ты уже и так совершил немало подвигов. Пожалей себя.

– Значит, я напрасно готовился? Я выучил несколько безопасных движений. Не могу же я оставить свою даму без танца в такой вечер?

– Я обойдусь. Не нужно так рисковать ради меня.

– Леда, ты драгоценна мне. – Взгляд Джераба был нежен, не отрывался от нее. В звуке его голоса было что-то страстное, решительное, что-то, что близко трогало его сердце. Леда взволнованно слушала Джераба, но то, что он говорил, было ей непонятно, словно голос его доносился из далекой-далекой мечты, сладкой неправды. – Я долго искал подходящие слова, чтобы выразить то, что чувствую. Но все они кажутся пустыми, слишком простыми и не передают всей глубины моих переживаний. Поэтому я хочу признаться через этот танец.

Они стояли друг напротив друга в свете приглушенных огней зала. Трость, бывшая продолжением его тела, с тихим стуком упала на паркет. Этот жест был триумфальным криком свободы, символом победы над недугом, победы, одержанной с помощью Леды.

Джераб смотрел на Леду, и в нем росло, вскипало, грея его, громаднейшее чувство благодарности, что была глубже любого океана. Его рука нашла ее ладонь. В пальцах пробежал слабый электрический разряд. Первый шаг. Робкий, неуверенный, но такой важный. Джераб вел, но чувствовал при этом ее силу, ее веру, поддерживающую его. Это не танец, а исповедь без слов, молитва, вознесенная к небу за чудо исцеления, за то внезапное влечение, что подняло Джераба с больничной койки, заставило его хотеть жить дальше. Леда чувствовала, как он как старается. И в этом старании, в этой неуклюжей, но проникновенной грации, она видела его любовь к ней, проросшую сквозь боль, сомнения, сквозь нерушимый, гигантский монолит – любовь к Диане Брандт.

– Все нормально, Диана? – спросила Никки с сочувствием. С одной стороны, ей было радостно за сестру, с другой – больно было осознавать, что действия человека, которого она любила каждой трепещущей, потаенной луночкой души, могут расстроить другого ее не менее горячо любимого человека.

– …Все так, как должно быть, – произнесла Диана с расстановкой.

То же, что испытала Диана, видя танец Леды и Джераба, испытал бы ребенок, отпустив в небеса свой воздушный шарик. Невидимые потоки воздуха уносят шарик ввысь, он становится все меньше и меньше, и вскоре превратится в едва заметную точку. Ребенку грустно оттого, что он больше не почувствует той легкой, трепетной связи, не ощутит натянутую нить, соединяющую его с тем ярким, многозначащим для него пятнышком в небе. Но в то же время в его сердце рождается тихая радость оттого, что он подарил шарику свободу, что позволил ему взмыть выше облаков…

Медленно, словно боясь спугнуть какое-то хрупкое, труднообъяснимое чувство, Диана поднесла руку к груди. Пальцы коснулись металла, гладкого, нагретого ее собственным теплом. Маленькая красная звездочка, поблескивающая на тонкой цепочке, подарок Савьера, всегда была с ней. Что это? Послание свыше, ключ к пониманию чего-то очень важного в жизни или просто якорь, не дающий ей воли вырваться из прошлого? Все-таки есть кое-что, что отпустить так просто, как воздушный шарик, не удастся. Не так ли?

* * *

Концерт, посвященный выпускницам, их заслуженному празднику, был великолепен. Тщательно продуманная программа включала в себя классические фортепианные этюды, хоровое пение, танцевальные выступления, просмотр до слез пробирающего документального фильма о леди «Греджерс», об их заслугах перед школой, в большом количестве накопившихся за столько лет, и даже небольшой спектакль «Укрощение строптивой», переделанный на современный лад. Со сцены доносились теплые слова благопожеланий от почетных гостей: именитых воспитанниц прошлых лет, добившихся успеха в различных сферах, профессоров университетов, популярных писателей, кинозвезд, представителей монаршей четы, и, конечно же, директрисы, чей голос звучал с особой гордостью за каждую из своих Совершенств.

– А теперь слово предоставляется Главной леди «Греджерс»! – громко объявила Голди Маркс. – Встречайте: Индия Колетти!

На Индию обрушились приветственно-поздравительные выкрики, шквал аплодисментов, а она воззрела на все это бесстрастно. Индия очень медленно поднялась на сцену, как будто бы ей что-то мешало, но не хромота, а нечто глубоко внутреннее. Нельзя было угадать по ее лицу, что она была взволнована, но что-то отчаянное просвечивало в ее глазах.

– Дорогие ученицы, учителя, гости «Греджерс», родители… Я не один день готовила эту речь. Мне правда есть что сказать. Но только сейчас, стоя на этой сцене, я поняла, что не имею на это ни малейшего права, никакого позволения от моей совести. Вместо меня здесь должен находиться другой человек. Более достойный. Этого человека мы все уважали, уважаем и будем уважать, несмотря ни на что. Я говорю о Диане Брандт. – Диана вздрогнула. Подруги и одноклассницы с изумленной радостью посмотрели на нее. – Ее доброта, отзывчивость и чувство справедливости вдохновляли всех нас. Возможно, сейчас Диана стоит там, в зале, и не понимает, о чем я говорю. Но я хочу, чтобы она знала: ее вклад в нашу школьную жизнь неоценим. Она сделала наш класс семьей, местом, где каждый чувствует себя нужным и важным. Именно Диана должна стоять тут, потому что она – воплощение всего лучшего, что есть в нашей школе. Поэтому я хочу попросить ее подняться сюда, на сцену. Я уверена, что ее слова будут для вас намного важнее и значимее, чем мои.

Диана, не колеблясь, выполнила просьбу Главной леди, обменявшись с ней признательными взглядами. Какая-то неведомая сила потянула ее вперед, к сцене, к моменту, о