обрадуешься…
Она кивнула, сняла браслеты и положила их на стол.
– Слушай, я ведь еще могу отказаться, – сказала я. – Попробовать вернуть залог…
Джесс покачала головой:
– Нет. Тебе нужно собственное пространство, собственная жизнь. Я понимаю. Прости, что наговорила лишнего: это было несправедливо по отношению к тебе. Стиви, я рада, что ты сумела найти подходящее жилье. Хорошие квартиры на дороге не валяются.
– Я не уверена, что она такая уж хорошая…
– Район прекрасный, гораздо новее Трайбеки. Просто идеально для тебя. К тому же находится в старом добром Ист-Виллидж, где прошли мои лучшие годы.
– Дискотеки со старперскими танцами?
– Ха-ха! И это тоже. Думаю, некоторые улочки, особенно в самой восточной части, еще сохранили очарование той эпохи.
– Мы будем часто видеться… – Слова подбирались с трудом. Я снова ее теряла. – Даже чаще, чем теперь, – как раз потому, что не будем жить вместе. Нам просто придется находить на это время!
– Да. – Джесс явно мне не поверила. Она посмотрела на часы. – У меня деловой завтрак в семь тридцать. Нам пора.
Одиннадцать
Глядя на мои приготовления к приходу ночной няни, я с трудом поверила, что планирую мирно спать всю ночь напролет. Решив обойтись без помады, я наношу на свое мертвенно-бледное лицо тональный крем, расчесываю волосы и переодеваюсь. Сейчас придет моя спасительница, чтобы подарить мне самый ценный подарок: десять часов свободы. Меньшее, чем я могу ее отблагодарить, – привести себя в божеский вид.
Зато моя квартира практически безупречна, если не обращать внимания на облупившуюся местами краску и потертую мебель. Правда, у меня всего две комнаты – спальня и гостиная, – а эта дама наверняка привыкла к шикарным детским с креслами-качалками и забавными зверятами на обоях. Что ж, придется компенсировать скромность интерьера чистотой и уютом.
На футболке спереди проступают два мокрых пятна. Я прекратила грудное вскармливание три дня назад, но моя грудь, похоже, не в курсе. Когда Эш начинает хныкать, она набухает, и мне в итоге приходится использовать молокоотсос, одновременно приучая его к бутылочке. Пока он, извиваясь как червяк, с широко разинутым ртом тянется к моим соскам, я пытаюсь подсунуть ему их пластиковый аналог. Надеюсь, сегодня, когда мы будем в разных комнатах, грудь утихомирится как миленькая.
Девять часов. Звонок в дверь. Аллилуйя! Прежде чем открыть, я в ликовании совершаю круг почета по прихожей.
Ночная няня оказывается совсем не такой, как я представляла. Она настоящая великанша: гигантская фигура заполняет весь дверной проем, заслоняя падающий из коридора свет. Во время рукопожатия моя ладонь тонет в ее ручище. Рядом с ней я чувствую себя ребенком, а Эш, когда она его укачивает, и вовсе выглядит как мальчик-с-пальчик.
И все же, несмотря на пугающие размеры, она, похоже, милая и добрая. И никуда не исчезает, как вечно занятые акушерки в родильном отделении. Когда она баюкает Эша, гладит его пушистую головку, что-то шепчет ему – так тихо, что я не могу разобрать ни слова, как ни пытаюсь, – он сразу успокаивается.
Зато я почему-то напрягаюсь. У меня совершенно нет желания брать на руки своего ребенка, но видеть его на руках у кого-то другого немного странно.
– Похоже, ему очень удобно, – говорю я, стараясь не выдать недовольства.
– Я ведь уже давно этим занимаюсь… – Помнится, Джесс говорила, что благодарные клиенты прозвали эту няню «заклинательницей младенцев». – Хотите его подержать?
– Нет-нет, продолжайте.
Я стараюсь запомнить малейшие детали, чтобы потом использовать их самой: под каким углом согнут ее локоть, насколько сильно прижата ладонь к его головке.
– Как проходят первые недели после выписки? – спрашивает она.
– Спасибо, хорошо, – сухо отвечаю я. Что мне еще сказать? Что я на грани?
– Устаете, наверное? Ваша сестра сказала, что вы совсем одна.
– Думаю, все мамы устают с младенцами – не важно, одни они или нет.
– Конечно. Именно поэтому я и здесь. Ну а теперь расскажите мне о ночном режиме малыша.
Я вдруг чувствую себя как на экзамене, к которому не успела подготовиться.
– Если честно, у него нет никакого режима. Обычно около половины десятого я даю ему бутылочку. А дальше – как пойдет.
– Ну, это поправимо, – говорит она. – Я могу помочь наладить кормление по часам.
– Буду вам очень признательна.
– Скажите, вы его пеленаете?
– Нет, а надо?
– Некоторым малышам это нравится; им так уютнее – как будто они снова вернулись в материнскую утробу. И тогда они быстрее успокаиваются.
Сколько же я всего упустила!
– Научите меня?
– Конечно.
Няня кладет Эша на пеленку и, словно эксперт по оригами, ловко заворачивает его в ткань.
– Готово! Буррито с младенцем. Если хотите, можем еще пару раз сделать это вместе ближе к утру. – Она смотрит на часы и добавляет: – Думаю, вам пора баиньки.
До меня не сразу доходит, что речь обо мне.
С тяжелым вздохом, означающим «неужели мне и правда придется его покинуть», я подхожу к плетеной люльке и склоняюсь над Эшем.
– Спокойной ночи, мой хороший!
Я впервые его так называю.
– Не волнуйтесь, мамочка, с ним все будет в полном порядке, – заверяет она.
В ответ я улыбаюсь «храброй» улыбкой, толкаю дверь в спальню и закрываю ее за собой. Какое облегчение! Я ложусь на кровать и проваливаюсь в сон.
Я просыпаюсь в четыре. Груди – словно два шара для боулинга; верхняя часть пижамы промокла насквозь. Бегу в кухню и вынимаю из стерилизатора молокоотсос. Ночная няня сидит на диване, не отрывая глаз от «корзины Моисея».
– Все в порядке? – шепотом спрашивает она при виде меня.
– Не понимаю, почему молоко продолжает прибывать, – отвечаю я.
– Вы сказали, что перестали кормить грудью три дня назад?
– Да. Сначала убрала пару дневных кормлений. Мне кажется, молокоотсос только стимулирует выработку молока.
– Вам придется сцеживаться, если не хотите заработать мастит. Когда закончите, принесите молоко мне – покормлю малыша. Чего добру пропадать? Все лучше, чем сливать его в канализацию!
В течение следующего часа я сижу в ванной на унитазе, чувствуя, как силиконовые воронки то втягивают, то отпускают мои соски, и слушая злобное ворчание насоса. Я думаю о няне и ее всенощном бдении в соседней комнате. О том, что Эшу с ней, похоже, очень хорошо. За всю ночь я не услышала ни единого писка, хотя стены довольно тонкие. Неужели она так и просидит до утра у плетеной колыбели, готовая подхватить его на руки и утешить, едва он откроет глаза?
Я вручаю ей бутылочку со сцеженным молоком, и тут Эш начинает ворочаться.
– Как раз вовремя! – улыбается она.
Я встаю позади